– Это же дети! – в слезах воскликнула Робин.
Матросы работали в мрачном молчании. Они вытаскивали невольниц из трюма, освобождали от оков и опускали на мокрую палубу. Робин подхватила первую, иссохшую, как скелет, и покрытую с головы до ног коркой засохших рвотных масс и нечистот. Мертвые глаза бессмысленно смотрели вверх.
– Нет.
Никаких признаков жизни. Даже глазные яблоки уже высохли. Робин опустила безжизненную голову на палубу, и матрос оттащил труп.
«Нет». Снова «нет». Некоторые тела оказались совсем разложившимися. По приказу мичмана матросы начали сбрасывать трупы за борт, чтобы освободить место для новых.
Робин нашла первую живую пленницу – пульс несчастной бился едва заметно, дыхание чуть теплилось, и ясно было, что она не выживет. Робин торопилась, стараясь выкроить время для тех, у кого оставались шансы.
В борт доу ударила высокая волна. Корпус резко накренился, глубоко внутри послышался треск ломающейся древесины.
– Быстрее, прилив начинается! – крикнул мичман.
Из трюма доносился грохот кувалд и лязг железа: плотники снимали невольничьи палубы.
Зуга, обнаженный до пояса, тоже спустился, возглавив атаку на деревянные баррикады. Майор привык командовать, и матросы сразу же признали его лидерство.
Суматоха напоминала Робин деревенский грачевник на закате: резкие крики возвращающихся птиц и ответный писк птенцов в гнездах. Качка, треск ломающегося дерева и потоки холодной соленой воды пробудили черных невольниц от летаргии приближающейся смерти. Холодная вода проникала в трюм, и многие из тех, кто лежал в самом низу, поняли, что на борту спасательная команда, и громко звали на помощь, собрав в угасающей надежде последние силы.
Вельбот, причаленный к борту невольничьего корабля, наполнился истощенными телами-скелетами, в которых еще теплилась жизнь, а на поверхности лагуны, словно поплавки рыбацких сетей, покачивались сотни раздутых трупов.
– Везите их на корабль, – крикнул мичман гребцам, – и возвращайтесь за новыми.
Новая волна с пышным белым гребнем ударила в борт. Корабль накренился, и лишь острые зубья кораллов, впившиеся в деревянное днище, не дали ему опрокинуться.
– Робин! – крикнул Зуга, высунувшись из трюма. – Ты нам нужна!
Робин кивнула стоявшему рядом матросу:
– Мертва.
Матрос с окаменевшим лицом поднял очередное безжизненное тело и перевалил через борт.
Робин подползла к люку и соскочила внутрь.
После слепящего полуденного солнца тьма казалась абсолютной – пришлось остановиться и дать глазам привыкнуть. Покосившаяся палуба под ногами была скользкой от нечистот, и Робин с трудом удержалась на ногах. Воздух был настолько насыщен миазмами, что в первую минуту она едва не ударилась в панику, ее словно душили мокрой вонючей подушкой. Рванувшись было наверх, к ветру и солнцу, Робин все-таки взяла себя в руки и сделала первый вдох. Желудок сжался, к горлу подступил горький комок. Доктор с трудом сдерживала рвоту, но, оглядевшись вокруг, тут же забыла о собственных неудобствах.