– Это все последняя волна, – буркнул Зуга, поддерживая сестру за плечи. – Палубы рухнули.
Палубы сложились, как карточный домик. Во мраке со всех сторон торчали острые деревянные обломки, балки скрестились лезвиями ножниц. В маленьких черных тельцах, зажатых, смятых, размозженных, с трудом можно было опознать человеческие останки. Некоторые повисли в воздухе на ножных цепях и слабо корчились, как раздавленные насекомые, или просто раскачивались в такт ударам волн.
– О святая Мария, Матерь Божья, что же мне делать? – в отчаянии шепнула Робин.
Она шагнула вперед и упала, поскользнувшись на толстом слое грязи. Спину и живот пронзила боль, но она заставила себя встать на колени. В этой чудовищной тюрьме собственная боль ничего не значила.
– Как ты? – с тревогой спросил Зуга, но Робин молча отстранила его.
Она поползла в ту сторону, где крик был громче. Ноги девушки были перебиты ниже колен упавшей балкой.
– Можешь сдвинуть? – Робин обернулась к брату.
– Никак, – ответил он, – с этой все кончено. Пойдем, там другие.
– Нет!
Робин полезла на четвереньках за саквояжем. Живот болел ужасно, но она изо всех сил старалась не обращать внимания.
Ей лишь раз в жизни приходилось наблюдать, как ампутируют ноги. Едва операция началась, рабыня оттолкнула матроса, державшего ее, и вцепилась в лицо доктору, как дикая кошка. Однако не успела Робин освободить другую ногу, как страдалица безжизненно обмякла. Робин, едва сдерживая рыдания, оставила тело висеть в тисках деревянной балки.
Доктор попыталась обтереть руки, окровавленные по локоть. Ладони прилипали друг к другу. Сердце болело от сознания вины перед умершей, которой не удалось помочь. Не в силах пошевелиться, Робин тупо озиралась по сторонам.
Трюм затопило больше чем наполовину, прилив безжалостно наступал.
– Надо выбираться, – окликнул сестру Зуга.
Робин даже не оглянулась. Брат схватил ее за плечо и грубо встряхнул:
– Больше ничего не сделаешь, корабль вот-вот опрокинется.
Робин смотрела в черную вонючую воду, плескавшуюся под ногами. Из воды высунулась рука – почти детская, с розовой ладонью и тонкими изящными пальчиками, протянутыми в призывном жесте. Железный наручник, слишком большой для тонкого запястья, тянул вниз, и под его тяжестью рука, махнув призывным жестом, медленно ушла под воду. Робин смотрела вслед, не в силах оторвать взгляд…
Зуга рывком поднял ее на ноги:
– Пошли, черт возьми!
Его глаза горели свирепым огнем, лицо было искажено, отражая ужас, испытанный в вонючем полузатопленном трюме.
В разбитый корпус ударила еще одна волна, и хватка кораллов разжалась: затрещало дерево, доу покачнулось, черная зловонная вода вспучилась, захлестывая по плечи.