Кодрингтон резко повернулся к Сент-Джону.
– О да, сейчас невольничьи палубы, разумеется, убраны, чтобы дать место торговым грузам, но доски наверняка на борту, и вы меньше чем за день установите их на место! – почти прорычал он. – Могу поклясться, что под теми люками, – он показал на верхнюю палубу, не отрывая взгляда от лица Мунго, – спрятаны решетки, а на нижних палубах вбиты скобы для цепей и кандалов…
– Капитан Кодрингтон, – лениво процедил Сент-Джон, – ваше общество утомительно. У вас есть шестьдесят секунд, чтобы покинуть корабль, или я прикажу помощнику выкинуть вас за борт.
Типпу шагнул вперед, громадный и безволосый, как чудовищная жаба, и встал за плечом хозяина.
С видимым усилием сдерживая гнев, английский капитан отвесил поклон:
– Бог даст, еще увидимся, сэр. – Он повернулся к Робин и коротко отдал честь. – Желаю приятного путешествия, мадам.
– Капитан Кодрингтон, вы ошибаетесь! – воскликнула она почти с мольбой.
Он задержал на ней взгляд, прямой и тревожащий душу, – такие глаза бывают у пророков или фанатиков – и размашистой мальчишеской походкой направился к трапу.
Типпу скинул рубаху с высоким воротом и натерся маслом до пояса, пока темная кожа не заблестела металлическим блеском, словно у экзотической рептилии. Он стоял босиком, с легкостью держа равновесие на качающейся палубе «Гурона», спокойно опустив толстые ручищи. В ногах свернулся кольцами длинный кнут.
На прикрепленной к борту решетке висел распятый матрос, тот самый, что проворонил африканский берег. Бедняга напоминал морскую звезду, застывшую на скале во время отлива. Неуклюже вывернув шею, с побелевшим от ужаса лицом, он смотрел на своего палача.
– Вам позволено не присутствовать, доктор Баллантайн, – заметил Мунго.
Робин с вызовом взглянула на капитана:
– Считаю своим долгом присутствовать на этой варварской…
– Что ж, как угодно, – кивком оборвал ее Сент-Джон и отвернулся. – Двадцать, мистер Типпу.
– Есть двадцать, капитан.
С бесстрастным выражением на лице великан шагнул к осужденному, зацепил согнутым пальцем ворот рубашки и одним движением разорвал ее до пояса. Спина матроса, белая, как нутряное сало, была усеяна багровыми нарывами – обычное следствие мокрой просоленной одежды и плохого питания.
Типпу отступил назад и щелчком вытянул кнут во всю длину вдоль дубового настила палубы.
– Внимание! – провозгласил Мунго Сент-Джон. – Этот человек обвиняется в халатности, которая поставила под угрозу безопасность корабля.
Матросы, не осмеливаясь поднять взгляд, переступали с ноги на ногу.
– Приговор – двадцать плетей! – продолжал капитан. Человек на решетке отвернулся, втянул голову в плечи и зажмурился. – Начинайте, мистер Типпу.