Русский в Англии: Самоучитель по беллетристике (Акунин) - страница 20

Последним не столько вошел, сколько мелкоступно вкатился кругленький, низенький, юркий человечек на коротких ножках, грациозно скользнул вбок, занял позицию между ее величеством и московитами и сразу начал изгибаться на обе стороны, кланяясь королеве на английский манер, послам – на русский. Это был лучший переводчик «Московской торговой компании» мастер Кроу.

– Отчего это длиннобородый дерет нос, а короткобородый кланяется? – спросила королева с любопытством, но тон был величественный.

– Первый посол, лорд Писемски, олицетворяет особу своего государя, поэтому, как у них это называется, he doesn’t break his hat[13], – пояснил мастер Кроу.

– Чего она? – в свою очередь громким шепотом спросил переводчика старший посол.

– Государыня царица велит вашим милостям быть по-здорову и желает знать, с какой речью вы пожаловали, – бодро ответствовал бывалый толмач.

– Не наше холопское дело – речи речевать. Мы – государевы уста. И ныне нам велено сказать царице Лизавете последнее государево слово. Что будет прочтено, глаголь грозно.

– Сейчас прочтут свой ультиматум, – поклонившись направо до земли, а налево с реверансом, перевел Кроу.

Послы исполнили нечто вроде балетного па. Писемский сдернул шапку и согнулся головой к носкам своих сафьяновых сапог, а второй, наоборот, распрямился, нахлобучил куний колпак и вынул из-за пазухи свиток с красной вислой печатью. Теперь он был голосом царя Иоанна Васильевича.

Московский посол[14]

В письме из Москвы говорилось: «Мы чаяли того, что ты, Лизавета, на своем государьстве подобно нам государыня и сама владеешь и своей государьской чести смотришь и потому хотели с тобою дела делати, а в твоей державе мимо тебя худородные людишки и мужики торговые всему управа, ты же пребываешь в своем девическом чину как есть пошлая девица и даже в своей руке не властна. Коли не понимаешь ты великой чести, тебе предложенной, снимаем мы с Англинской земли свою государеву милость. И знатно будет, яко твои гости в царстве Московском ныне поторгуют. Одумайся, Лизавета. То последнее наше к тебе слово».

Дочитав грозное послание и убрав грамоту, дьяк снова склонился, а Писемский, наоборот, выпрямился и нахлобучил соболий убор.

– Перескажи самую суть, учтивости можешь опустить, – велела Елизавета.

– А никаких учтивостей и не было! – подражая чеканной манере московита, заголосил переводчик. – Русские – в учтивостях – несильны! Царь – грозит – разрывом отношений – если не получит – ответа – сей же час!

И тоже, как второй посол, согнулся.

– К которому из них мне обращаться? К тому, что говорил, или к тому, что читал? Почему послов вообще двое, а не один?