— Давай разберёмся вместе, — сказал Ларфид.
Фареки Джершелад проснулся по будильнику, без четверти четыре утра. Он быстро умылся, сжевал ломоть хлеба, запил холодной водой. Не брился, не ставил чайник, потому что хотел как можно быстрее управиться и вернуться в постель. Он вышел из дома без пяти четыре. Едва развиднелось, но это не смущало его. Он хорошо знал свой участок и всё распланировал. Были места, где мусорили больше, а были и такие, где люди ходили редко, и мусор там тоже попадался — редко и мало. Но Фареки всё делал как положено. Все глухие углы он осматривал два раза в день.
Ларфид похвалил его. Дворник немного приободрился.
Утром он начинал с этих глухих углов. Зимой выходил позже и брал фонарь, в другое время света хватало. Фареки обходил по периметру огромные корпуса общежитий, нарезал восьмёрки среди Малых складов.
— В Большие склады и в депо я и не должен ходить, — пояснил он, — там режимная территория.
Ларфид кивнул.
— А во дворах и между рабочих корпусов мусора много, — закончил Фареки. — Урны полные, бывает, мимо набросано. Ветошь, обёртки. Собираю, встречаю машину…
— Машина приходит в шесть? — небрежно спросил Ларфид.
— Нет! В шесть уже заводской гудок! — Фареки посмотрел на него с удивлением. — В шесть они уже выезжают. Сюда заходят в пять тридцать.
Ларфид прислонился спиной к стене.
— Можешь вспомнить, когда ты прошёл по Первому? Хотя бы прикинуть?
Фареки сосредоточился. Набросив одеяло на плечи, он потёр лоб ладонью.
— У меня часы только будильничек, — пожаловался он. — Были бы наручные, я бы точно сказал…
— Скажи приблизительно.
— Сначала обхожу периметр, — раздумчиво проговорил Фареки. — Это минут десять. Потом иду по Первому до складов. А возвращаюсь по Девятому… Я каждый день так хожу. — И он вскинулся, потрясённый: — Да он же знал, что я каждый день так хожу! Надзиратель! Я буду по-разному ходить! Ну уж дудки! Пусть подавится!
Ларфид невольно улыбнулся.
— Хорошо, — сказал он. — Значит, с половины пятого до половины шестого, потому что в шесть уже заводской гудок. Может быть, с двадцати минут пятого. Хорошо, Фареки!
— Вы его сцапайте, — угрюмо сказал дворник. — Вы ему портрет-то распишите. Чего ради мы маемся… а всё попусту. Погубят ни за что…
— Тшш.
Фареки смолк.
Ларфид подобрал с пола защёлку, покрутил в руках, огляделся, нашёл шурупы.
— Ничего-ничего, — Фареки выпутался, наконец, из простыни и влез в штаны. — Это ничего, добрый надзиратель, это я починю. Мне даже инструмент запрашивать не надо, он мне положен. А мазню я смою сейчас же. Сейчас пойду.