И вдруг господин Эллохар, не поднимая головы, произнес:
– Скажешь что-то про моих предков уб… отшлепаю.
Я едва чай не расплескала от удивления, да и возмущения тоже.
– Простите, но…
И осеклась на полуслове, едва мужчина повернулся, хмуро посмотрел на меня, а после недовольно произнес:
– Ну как же, сейчас ты меня рассматриваешь внимательно, после заявишь, что у меня внешность странная, вроде как волосы северянина, глаза степняка, нос горца, а в итоге скатишься к обсуждению морального облика моих предков, допустивших столь неординарное смешение национальностей.
Хотела было возразить, что и в мыслях не было, но… говоря откровенно, внешность господина Эллохара действительно была странной с точки зрения разбирающегося в народностях целителя, так что да, некоторые мысли на счет неразборчивости в связях невольно появились.
– Простите, а ваша мать… – начала было я.
И была остановлена достаточно грубым:
– Ее убили.
Я едва не обронила чашку. И обронила бы, не подхвати ее господин Эллохар, совершив какое-то невероятно быстрое, молниеносное движение. Затем мужчина отобрал у меня и блюдце, поставил все на стол и посмотрел. На меня. Прямо, угрюмо и даже зло.
– Мне так жаль, – прошептала я, глядя на мужчину и начиная догадываться, почему он оказался настолько благороден, что в первую нашу встречу сопроводил меня до лечебницы, а во вторую нес на руках через весь город, чтобы доставить в дом госпожи Шилли.
Теперь я поняла все, и стало бесконечно жаль его, до слез жаль.
– Не реви, – мужчина не улыбнулся, нет, но глаза потеплели.
– Глупо выгляжу, – я торопливо достала платок, его собственный, вытерла слезы. И попросила: – Простите.
– За что? – переспросил господин Эллохар. – Мне впервые так искренне посочувствовали, даже не ожидал. Хотя зная тебя…
Мой собеседник отставил книгу, взял чашку, сделал глоток, и, глядя на озеро начал рассказывать:
– Она была целительницей… – пауза, словно он хотел что-то добавить, но не решился и продолжил: – Знаешь, существуют настолько добрые, светлые и чистые создания, что их требуется неустанно беречь и охранять, потому что они не способны выжить самостоятельно. Совершенно не способны. Как и подумать о себе. Нет, вас заботит всеобщее благоденствие, какие-то вечно-сопливые чужие дети, и подонки, которых убивать, а не лечить следует. Но вы же этого не видите.
Господин Эллохар замолчал, сделал еще один глоток чая, и негромко, все так же глядя на водный простор городского озера, сказал:
– Она спасла чужого ребенка и погибла, оставив собственных двоих детей. Мне было чуть больше десяти, сестричка… совсем еще кроха. Отец… отец сначала искал виноватых, после винил себя, еще чуть позже утешился в объятиях другой женщины. Мы с сестрой после смерти мамы переехали к дедушке. Потом, когда отец завел новую семью, Риш вернулась в дом и даже стала называть «мамой» эту… особу.