Ничто не может превратить ее в пустоту. Она все лежит и лежит внутри меня в своем сияющем гробе. Как если бы она была мой неотъемлемый и необходимый орган. Похоже, так оно и есть. Она моя неотъемлемая рана.
Рана не от того, что она не осталась живой, а от того, что она вообще была.
В гробу, в нежном белоснежном шелке она была завершенной моей болью. Такой красивой и нарядной, как куколка. Если бы я собирала цветок на свое платье, я бы выбрала грубую черную сердцевину и сверкающие, светящиеся в полумраке желтые и белые лепестки.
Я поблагодарила свата и сказала, что дальше сама. Сват кивнул, и я вышла из машины.
В пенсионном фонде женщина сказала, что мне в другое окошко. Я так и сказала, у меня умерла мама, и мне нужно забрать деньги. Работница на меня не посмотрела и дала какой-то надорванный квиток с нацарапанным номером. Сказала ждать, пока загорится мой номер.
Я сидела у табло, держа урну, как драгоценное яйцо, и поглаживая ее. Она была холодная, и в ней был прах человека.
Рядом сидел мужчина в кожаной куртке. У него было немного измятое лицо, но не от похмелья или усталости, а просто такое лицо. Его куртка постоянно скрипела о пластиковую спинку сидения. Он все смотрел то в свой квиток, то в кнопочный телефон. Его номер все не загорался на табло, как и мой.
Я не стала ждать, просто постучала и вошла в кабинет. Там были две женщины, они говорили о своих делах так, как будто они жили в вечном обеденном перерыве. Они дали мне еще один квиток и сказали, чтобы я шла на почту получить пять тысяч сто двадцать семь рублей восемьдесят три копейки. Я подумала, как странно, что человек работал и жил всю жизнь, а ему на смерть дают сущие копейки, гроб и тот стоил дороже. Одна из женщин посмотрела на меня с участием и предложила «пробить» по базе мою маму, чтобы выяснить, не было ли у нее накоплений в других местах. Да какие накопления, сказала я, она всю жизнь перебивалась с копейки на копейку. А та сказала, что я маму недооцениваю, мама скопила в негосударственном пенсионном фонде сто семьдесят тысяч, и я, как правонаследница, могу их получить.
Андрей говорил, что денег у них никогда толком не было, но примерно раз в полгода мама говорила ему, чтобы он собирался на рынок. Они ехали покупать новый телевизор или заказывать шкаф-купе. Перед смертью мама купила новую газовую плиту.
Странное дело, подумала я. Она хранила и копила эти деньги втайне от всех.
Я вспомнила, как за неделю до смерти мама попросила меня снять ее пенсию с карточки и положить в шкаф между простынями и пододеяльниками. Так делала моя бабка, ее мать. В дни рождения и другие праздники бабка заводила меня в спальню, просила закрыть дверь и открывала платяной шкаф. Покопавшись там, она доставала то триста рублей, то пятьсот. Сумма зависела от статуса праздника. На день рождения я получала пятьсот, а на Новый год триста рублей. На них я могла купить себе всё, что захочу. Но потом нужно было принести купленное бабушке и показать, что деньги потрачены не зря. Почему-то я не помню ни одной покупки, но хорошо помню разочарованный бабушкин взгляд. Похоже, я покупала совсем не то, чего от меня ждали старшие родственницы.