Большая Барбара МакКрэй энергично закивала и громко прошептала: «Прямо как Мэриэн… прямо как она!»
Дофин продолжал:
– До визита в похоронное бюро я был очень расстроен смертью мамы. Но вчера я вошел туда, увидел ее, и теперь я в порядке. Она выглядит такой счастливой! Такой естественной! Я смотрю на нее и думаю, что она ушла, сидит теперь на небесах и переживает за меня! – Дофин повернулся к гробу и нежно улыбнулся мертвой матери.
Большая Барбара МакКрэй обняла дочь за плечо.
– Ты приложила руку к написанию поминальной речи, Ли?
– Заткнись, Барбара! – сказал Люкер.
– Мэри-Скот, – Дофин обратился к монахине, – хочешь что-нибудь сказать о маме?
Сестра Мэри-Скот покачала головой.
– Бедняжка! – прошептала Большая Барбара. – Могу поклясться, что она просто раздавлена горем.
Повисла тревожная пауза. Священник уставился на Дофина, который все еще стоял у края скамьи. Дофин смотрел на сестру, которая возилась с четками. Органист разглядывал их со своего балкона, будто ожидая сигнала.
– Вот поэтому и нужна распечатанная программка! – прошептала Большая Барбара сыну, посмотрев на него осуждающе. – Когда распечатанной программы нет, никто просто не имеет понятия, что делать дальше. Я могла бы вставить ее в свой памятный альбом.
Сестра Мэри-Скот внезапно поднялась со скамьи.
– Она все-таки собралась говорить? – спросила Большая Барбара с ноткой надежды в голосе, которую все услышали.
Сестра Мэри-Скот не заговорила, но ее подъем определенно был сигналом. Органист, пару раз неуклюже задев ногой по педалям органа, вылез из своего чердака и скрылся за маленькой боковой дверью.
Кивнув Дофину и сестре Мэри-Скот в заговорщическом молчании, священник резко повернулся на каблуках. Его шаги эхом вторили органисту, удаляющемуся из святилища.
Эти двое служащих как будто внезапно решили по исключительной и непреодолимой причине покинуть церемонию до ее завершения. А похороны, конечно же, еще не закончились: не было ни второго гимна, ни благословений, ни постлюдии. Носильщики все еще ждали снаружи храма. Скорбящие остались наедине с телом усопшей.
В крайнем удивлении от такого необъяснимого происшествия Большая Барбара обернулась и громко сказала Одессе, которая сидела в десятке метров от нее:
– Одесса, что они себе позволяют? Куда ушел отец Нэлти? Почему этот мальчик перестал играть на органе – когда ему платят за похороны, он всегда играет, я знаю!
– Миз Барбара… – умоляюще проговорила Одесса.
– Барбара, – тихо сказал Люкер, – отвернись и просто замолчи.
Она начала протестовать, но Дофин с горечью одернул ее: