Я знал, что Джимми хотел продолжать, и у Yardbirds были запланированы какие-то концерты в Скандинавии, которые нужно было отыграть. А поскольку Yardbirds уже не существовало, Джимми хотел собрать новую группу и выступить в те даты. Я ездил с Питером и Джимми в Бирменгем посмотреть на Роберта Планта. Он играл с великим Джоном Бонэмом, и мы все тогда сказали: «Джимми, вот барабанщик, который тебе нужен.» Как ни странно, на счет Планта никто особо не был уверен, тот был немного крикуном в то время.
Джон Пол Джонс был великим басистом, и у него был такой потрясающий саунд. Он играл на тех ранних усилках Ampeg и басу Fender Jazz Bass, в то время как мы все в Yardbids играли на басу Epiphone Rivoli, у которого был мутноватый звук. У Джонса был прекрасный саунд, объемный и с четкой атакой, — для Led Zeppelin лучше басиста не найдешь. Таким образом к концу дня, Джимми собрал в одно целое всё это идеальное сочетание. Он ведь еще во времена Yardbirds обработал множество разных идей, которые теперь сидели у него в мозгу. Они сидели на их первой встрече, играли «Train Kept A-Rollin» или что-то ещё, и если ты слышишь, как они это играют, то понимаешь, что это нечто. Но я уже был вне этого. Свободный от всего. И у меня не было денег. Мне было двадцать один, и на счету в банке, думаю, лежало долларов триста. Безумие, ведь? Но это было неважно. У меня была фотография, и я сделал её своей работой.
Вскоре я переехал работать в Нью-Йорк, и, думаю, меня узнали всего один раз; это был почтальон. Моя студия располагалась на Пятой Авеню, рядом в Вашингтон-Сквер, куда и пришел этот парень со своими конвертами. Он заглянул в студию когда мы занимались съемкой, и спросил: «А вы не Крис Дрейя из Yarbirds?» Никто в моем мире уже не знал, что я был музыкантом, я вообще никогда об этом не упоминал.
Распад группы настолько меня травмировал, что я еще несколько лет не мог слушать музыку. Я уехал в Нью-Йорк в то время, когда Джимми собрал Led Zeppelin, и они стали настоящими монстрами.
Джимми позволил мне сделать их фотографию для тыльной стороны конверта первой пластинки. Они заплатили мне двадцать одну гинею. У нас с Джимми сохранились близкие связи по части фотографии, потому что он полностью мне доверял. А еще я всегда старался, чтобы он хорошо выглядел.
Как-то раз, когда мы с женой уже жили в Бруклине, мне позвонил Питер Грант, чтобы сказать, что группа будет выступать в Мэдисон-Сквер-Гарден и поинтересоваться, не хочу ли я заглянуть. Я подумал, что было бы приятно снова всех увидеть, поэтому мы встретились внизу на условленной автостоянке, и меня провели в гримерку. Они были замечательными, очень замечательными со мной — никакого пафоса и во многих отношениях все было очень душевно. Помню Джимми повернулся ко мне и сказал: «Нам пора идти играть. Крис, ты останься с нами, сядь где захочешь». Я вышел из гримерки когда они уже начинали свой убийственный сет песней «Whole Lotta Love». Помню, иду по бетону за сцену, а здание трясется. Я добрался до самого большого нахрен рок-н-рольного звука, который я когда-либо слышал, и это было так грандиозно, что невозможно было поверить. Я настолько был выбит этим из колеи, что не понимал, каким же большим должен быть этот концерт.