По этой логике уход Украины положит конец имперским амбициям Москвы на постсоветском пространстве. “Без Украины Россия перестает быть империей, с Украиной же, подкупленной, а затем и подчиненной, Россия автоматически становится империей”>1, – писал Збигнев Бжезинский в статье для Foreign Affairs в 1994 году, спустя несколько лет после распада Советского Союза. Бжезинский повысил ставки Запада в еще только предполагавшемся русско-украинском конфликте, сказав, что “Россия может быть или империей, или демократией, но она не может быть и тем, и другим”>2. Примерно в то же время Эдвард Льюис Кинан, ведущий гарвардский специалист по истории России, предположил, что если крушение СССР на самом деле ознаменовало распад Российской империи, тогда оно неминуемо приведет к русско-украинской войне. Двадцать лет спустя эта война разразилась – и связь между распадом Советского Союза и крахом русской империи стала очевидна всему миру.
Уход Украины разрушит и модель русской национальной идентичности, в которой украинцы все еще воспринимаются как часть единого русского народа. Постсоветскую русскую идентичность, вероятно, лучше всего представить как ряд концентрических кругов. В их центре – суть русской этнической идентичности, ее ядро. Первый круг, самый близкий к ядру, связан с русской политической идентичностью, основанной на российском гражданстве; следующий – с восточнославянской идентичностью, а последний, внешний круг охватывает всех прочих принадлежащих к русской культуре – носителей русского языка по всему миру. Многие сторонники Русского мира, получившего поддержку и от российского государства, и от Русской православной церкви, определяют русских как носителей русского языка и культуры – независимо от их происхождения или гражданства. От позиции украинцев, как центрального элемента восточнославянского круга, зависит, будет ли функционировать постсоветская русская идентичность как межнациональный феномен или нет. Эта идентичность “большой русской нации”, имперская в своих истоках и главных чертах, угрожает стабильности всего восточноевропейского региона – от Молдовы, где Москва поддерживает сепаратистскую республику Приднестровье, до Латвии и Эстонии, членов ЕС и НАТО со значительной долей русскоязычного населения.
Аннексия Крыма и война в Донбассе объединили русских государственников и русских националистов и в правительстве, и вне его. Кроме того, они подняли моральный дух обеих групп в то время, когда ностальгия по былому советскому и восточнославянскому единству в России и других постсоветских государствах пошла на убыль. Российские власти достаточно успешно мобилизовали в свою поддержку население Крыма – преимущественно этнически русское, но эффект от русской пропаганды на русскоязычные, но преимущественно этнически украинские области Восточной и Южной Украины был по большей части смешанным. Идею панрусизма принесли на Украину вооруженные ополченцы – и они же принесли и модель авторитарного правления, концепцию народа, спаянного единством этноса, языка и религии. Но на такое предложение редко когда был спрос в исторически мультикультурном и полиэтническом восточноевропейском пограничье. В итоге Россия преуспела в присоединении или дестабилизации тех областей, где большинство или множество людей считали себя этнически русскими, – но потерпела поражение в тех областях с преобладающей русской культурой, но где большая часть населения этнически и политически ассоциировала себя с Украиной.