И я упал на пол, прежде чем сообразил, что там, где я стою — окон нет.
— Алло…
…
— Алло.
— Милан. Ты где?
Щелчок. Дыхание. Какой-то далекий, непонятный шум.
— Милан…
…
— Ты и вправду подумал, что я — изнасиловал и убил свою дочь? А потом выбросил ее в канаву?
Я не знал, что ответить.
— Ты и правда так подумал?
— С чего ты взял?
— Значит, так решил мой брат…
У него был какой-то голос… я не знаю… какой-то спокойный, без подковырки. Наивный. Мне стало так тошно от его слов — не передать.
— Мы с ним никогда не понимали друг друга.
— Милан, ты где? — осторожно спросил я — мы можем встретиться и поговорить?
— Зачем?
— Ты расскажешь мне, как было.
— Как было уже никто не узнает. Да и смысла нет.
…
— Я звоню тебе русский, чтобы сказать спасибо. Ты нашел убийцу моей дочери. Спасибо тебе за это.
Я вдруг понял. Дошло до меня. Он не меня собирается убить.
— Не делай этого Милан. Слышишь? Не делай.
— Почему?
Голос был усталым. И спокойным. Как у человека, который все для себя решил.
— Потому что Ане нужно правосудие. А это не правосудие. Это еще одно преступление. Выстрелишь в него — и станешь убийцей. Таким же, как он.
— Мне плевать.
— Не надо. Не становись убийцей.
— Я давно им стал. Еще тогда. Просто, забыл, как это делается. Но взял винтовку в руки и… вспомнил.
…
— Ты ведь для этого купил винтовку, русский? Чтобы помнить? Извини, что я взял. Мне больше было негде.
…
— А я ведь знаю тебя, русский. Там на стрельбище, помнишь?
…
— Ты и не знал, что это я, верно? Ты расследовал убийство Ани и не знал, кто я такой…
— Не надо, не становись убийцей.
…
— Убери винтовку. Клянусь своей кровью, всей какая есть — я его посажу. Я добьюсь, чтобы он сел.
— Ты ничего не добьешься, тебе никто не поверит. Ты чужак, иностранец. А если бы был сербом, тебе все равно бы не поверили. Вот так у нас делаются дела.
— Не стреляй.
— Я все для себя решил. Спасибо тебе, русский. Ты хороший человек. Но это наше дело.
— Я сейчас буду звонить всем и говорить, что ты задумал.
— Уже поздно. Да и не станешь ты этого делать.
…
— Прощай, русский…
Милан отключился. Я какое-то время стоял, пытаясь прийти в себя. Потом — прошел в комнату, взял большую сумку, на которой были лямки, и ее можно было носить как рюкзак. Начал бросать в нее вещи, которые могли понадобиться в бегах.
23 мая 2022 года. Белград, Сербия. День тринадцатый
Богдан Жераич не был плохим человеком. Он просто был современным политиком…
А любое понятие «морали» для современного политика — глубоко чуждо.
Он был выходцем из влиятельной семьи, негласно входившей в элиту страны. Как и во всех посткоммунистических странах — люди в стране делились на население и номенклатуру, и разделение это было негласным, но определявшим все. Он не стал делать военную карьеру как его отец, но он получил отличное образование и впитанное с молоком матери, с детства впитанное понимание того, что он может позволять себе больше чем другие, и принятая для «населения» мораль — не для него. Мораль, нравственность, даже закон — это все для тех, кому не повезло быть частью номенклатуры.