— Можно лишить людей еды, но нельзя лишить мечты?
Савич невесело посмотрел на меня
— Точно. Уже были массовые беспорядки. Остановили их с трудом. Люди на пределе. Набережная Дуная, эти все плавучие дискотеки — это место, где можно снять кого угодно дешевле всего в Европе. Круглогодичный бордель. Все прекрасно это знают, все прекрасно знают, куда ходят их дочери и зачем они туда ходят — но молчат и делают вид. Но если народ публично ткнуть в это носом, он пойдет крушить основы и подрывать устои. Потому что терять ему уже давно нечего кроме гордости своей.
— Какая ваша рабочая версия?
Савич посмотрел на меня
— А ваша?
— Футбол.
Савич явно этого не ожидал.
— Какой футбол? Почему?
— За неимением лучшей — пока. Если бы это было спонтанное преступление, совершенное каким-нибудь малолеткой — ее нашли бы в Дунае, а не в канаве под Нишем. Никакого другого мотива кроме футбола я не усматриваю. Ее парень, Лазарь Михалич. Он стоит сейчас минимум пять миллионов евро, а еще несколько месяцев назад не стоил ничего. Это может быть ему предупреждением. Или наказанием.
Савич покачал головой и все же решил закурить
— Зря вы в это лезете — осуждающе сказал он
— Почему?
— Основания так думать у вас какие? Никаких.
— Какая-то же версия должна быть. Пять миллионов евро — солидное основание
— Дело не в этом. Этот город делится на болельщиков Звезды и болельщиков Партизана. Полезете в футбол — огребете по полной.
…
— Там всякие люди крутятся. Могут быть и проблемы.
— Хорошо, а ваша рабочая версия?
— Шиптари.
— И какие основания у вас так думать?
Савич пожал плечами
— За неимением лучшей…
Я понял, что Савич дело сливает. Не понял только — почему.
…
Профессор Биляна Скрибич сильно не походила на типичного судмедэксперта, как мы его себе представляем, средних лет дядьку, пропахшего спиртом, смертью и с мрачным, неуместным юмором. Ей было лет шестьдесят, она приняла нас в своем кабинете. Кабинет уютный, шкафы с множеством папок. На стене фотографии. Предложила нам кофе из кофейника. В кабинете кофе и пахло, лекарствами не пахло совсем.
Лука предъявил удостоверение, а я письмо за подписью министра. Профессор явно ждала наших вопросов.
— Аня Никич? Да, помню.
…
Она проследила за моим взглядом, он упирался в фотографию, где профессор была в военной форме в окружении военных.
— В девяностые я была военным хирургом — сказала она — лечила солдат. Раненых.
— Почему же сейчас не лечите?
Профессор не ответила, но я догадался. Только лучше я не буду озвучивать свою догадку
— Вы помните это дело? Протокол вскрытия, который вы составили — засекретили, его в деле нет.