Команда, работавшая над проектом, встретила известие о его закрытии с огромным огорчением. Все они были фанатами своего дела и воспринимали проект как своё детище, в которое вложена частичка души. Однако большинство людей в итоге смирились с тем, чего они всё равно не могли изменить. «Орион» славился на рынке хорошим работодателем. Корпорация предложила каждому работу на других интересных проектах, на более выгодных условиях, чем они имели в «Терра Нове». Отвергать это предложение было глупо.
Так посчитало большинство. Посчитала так, после долгих непростых размышлений, и Моника. По прошествии лет она признала, что то был трезвый, правильный выбор. Но, конечно же, Купер поступил иначе. Он ушел с треском, скандалами, судебными тяжбами и обвинениями в краже корпоративной интеллектуальной собственности.
Девять лет прошло, прежде чем они с ним вновь поговорили после того дня, как он в сердцах назвал её «предательницей, для которой нет ничего дороже денег». За свои слова он потом извинился. Но Моника знала, что Доминик ненавидит «Orion» за «убийство» своего проекта до сих пор.
— Дом, — произнесла она после долгого молчания, собравшись наконец с мыслями, которые тщетно пыталась разложить по полочкам по дороге сюда. — Я хотела бы поговорить с тобой о «Пионере».
Купер тяжело вздохнул и пожал плечами.
— Знаешь, Моника? Мне уже 86. Я похоронил свою сестру. Возможно, недалёк день, когда похоронят меня самого. Это нелепо, что я до сих пор не могу похоронить своё детище, которое умерло почти тридцать лет назад.
В ответ на её острый вопросительный взгляд, он развёл руками.
— Нелепо, но это правда.
— Ты до сих пор думаешь о проекте? Спустя столько лет? — внимательно всматриваясь в него, спросила женщина.
— Да. Всё время. Марта называла это манией. Может, так и есть. Но я не сожалею из-за этой мании. Что ещё такого важного у меня было в жизни? О чём ещё мне думать, подводя черту, как не о деле всей моей жизни?
— Не знаю. Может быть, о внуках?
Доминик усмехнулся и махнул рукой.
— Молодёжи нет дела до стариков. Я своих давно отучил от того, чтобы они напоминали мне о себе из чувства долга. Я никогда не участвовал в их воспитании, даже видел редко. Так что между нами нет ничего общего, кроме генов. Я знаю, что они живут своей жизнью — и хорошо.
Моника посмотрела на него со странным выражением в глазах. Так иногда смотрят на людей, которые надоели горше редьки, но которые, тем не менее, остаются родными.
— Ты — неисправим, — констатировала она.
Он согласно кивнул.
— А ты — не волнуйся ни о чём, Мон. Если я о чём и сожалею, то это о том, что нёс в своё время вздор в твой адрес, из-за которого у тебя в душе поселилось чувство вины.