— Глеб, а у нас сегодня будет еще свободное время?
Незаметно возникший рядом бельгиец требовательно смотрел на него.
— Опять? Не терпится?
— Сам понимаешь. Ну, так как?
— Не спеши. Попозже определимся.
Тиади упрямо опустил голову.
— Ты что, мне не веришь?
— Наступает самое серьезное время. Я один не справлюсь.
На четком лице Тиади заходили желваки.
— Но ведь…
— Я сказал нет! Разговор окончен!
— Все, Глеб, мы готовы! Можно ехать на стрельбище!
От общей негромкой суеты к ним подскочил по-хорошему ловкий Бориска.
— Не суетись.
Оживление Бориски не иссякало, радостное настроение и энергия насыщенного событиями дня переполняли его.
— Во! И Виктор Никифорович всегда мне так говорит…
Парень осекся.
Совсем внезапно и неожиданно у них двоих возник повод просто помолчать. Сквозь высокие тополя Глеб смотрел на светлое небо, на редкие безмятежные облака, на черточки стрижиных полетов в теплой прозрачной высоте.
— Говорил… Ты прав, он всегда так говорил. И мне тоже.
Да, небольшая усталость чувствовалась, кровь в голове стучала еще нервно, но капитан Глеб Никитин уже улыбался.
В своей жизни ему иногда приходилось видеть, как моментально замолкали самые темные и бесцеремонные люди, почувствовав рядом с собой что-то необъяснимо прекрасное, как далеко прятали свою грубость отъявленные хамы, едва увидав в рассветной дымке волшебные силуэты Айя-Софии; как тихо блестел глазами пьянчуга-повар, поглаживая крохотную птицу, без сил упавшую на палубу их траулера посреди океана.
Точно также одинаково притихли и эти шестнадцать иностранных граждан, завороженные картиной близких морских волн за бортом и дальним горизонтом.
Турбины ракетного катера гудели с ровным журчанием.
Берег, который они покинули полчаса назад, отмечался за кормой только ровной темной полоской и незначительной палочкой далекого маяка.
Со спины многих было не узнать и не различить.
Форменная одежда для этого и придумана, для одинаковости. Вперемешку на солнечной палубе сидели и немцы, и матросы-срочники бурятского происхождения; говорили о чем-то у основания орудийной башни Хулио и российский лейтенант в пилотке.
Большой бледный Николас не садился на вибрирующую палубу, старался быть ближе к борту, поэтому и горбился около лееров. Возле него, получив приказ командира катера, вот уже которую минуту бдительно торчал в личной охране пухлый краснолицый мичман.
Всех присутствующих на палубном воздухе упаковали в индивидуальные спасательные жилеты еще на причале. На членах экипажа оранжевые средства были похуже, потрепанней, на туристах — роскошные и яркие, с номерами и буквами.