Меня не оставляло ощущение того, что за нами следят. Я просто кожей чувствовал это. Майя рассказывала какие-то сюжеты из жизни, но я слушал её вполуха. Я читал, что в Советском Союзе следят за иностранцами, фиксируют буквально каждый их шаг, и думал, что я, вероятно, не представляю исключения. Счастье еще, что они не знают и не догадываются о моем настоящем происхождении. Тут, пожалуй, пошла бы совсем другая игра. А если... Если уже не просто догадываются - знают? Вчера я очень примитивно подставился, когда уводил Майю от неприятных встреч и разговоров. Ее, возможно, и уберег, а зачем?
Беда состояла в том, что ответить на этот вопрос я не мог даже самому себе. Пожалел? Глупо. Посочувствовал? Еще глупее. Но - сделал, а, как известно, обратно в тюбик запихнуть зубную пасту ещё никому не удавалось.
Не помню, о чем мы разговаривали с Майей весь этот долгий, бесконечный день. Помню только отдельные, как бы вырванные из контекста фразы. Так или иначе все эти фразы касались только одного предмета, точнее, человека - её возлюбленного.Только эта тема заставляла её говорить ярко и образно. И забывать практически обо всем остальном. Правда, я запомнил кое-что, касавшееся также и меня.
- У вас удивительный взгляд, - сказала она, когда мы пили кофе в каком-то небольшом и не слишком чистом заведении. - Когда вы снимаете эти ваши очки. Нечто завораживающее. И очень, ну до неприличия похоже на взгляд...
- Это у меня фамильное, - попытался я увести её от навязчивых ассоциаций. - Моя прабабка была необыкновенной красавицей, бабушка, кстати, тоже. Глаза и взгляд я унаследовал от них. Мне говорили, что прабабушка взглядом могла просто околдовать. Смешно, правда?
- Было бы смешно, - меланхолически ответила Майя, - когда бы не было так грустно. Не знаю, от кого унаследовал взгляд человек, которого я... Но он меня, похоже, действительно околдовал. Это просто амок какой-то, безумие.
Возражать я не стал, симптомы были мне слишком хорошо известны. Но Майя, по-видимому, и не ждала моей реакции на это откровение. Она с отсутствующим видом курила сигарету и думала явно не о предстоящей пресс-конференции в каком-то там доме. Кажется, доме литераторов, если я правильно понял.
- А ведь он мне ни слова, ни разу, никогда не сказал о любви, - вдруг нарушила она молчание.
Как видно, эта мысль пришла ей в голову не сию минуту. Судя по всему, это был просто всплеск уже наболевшего.
- Если любит - обязательно скажет, - как можно более дипломатично ответил я.
А про себя подумал: "Только бы не слишком поздно, когда ничего уже нельзя ни вернуть, ни исправить". Но мысли Майя читать не умела, а моя уклончивая, осторожная фраза заставила её глаза засиять абсолютно сумасшедшей надеждой: