— Мама, не говори папе, а? Я ведь больше не буду.
— Посмотрю, — уклоняется мама от обещания, но Алюн знает: это — все, дальше можно жить спокойно.
Он быстро заменяет учебник истории детективом. Хватит премудростей, можно читать, что нравится, мама на него больше не обращает внимания, в самом деле вязание — хорошая штука. Все эти исторические деятели давно в земле истлели, а ты лысей из-за них, зубри, кто да что давным-давно сделал или сказал.
Снова в «застенке». Сейчас легко не отделаешься: отец, открывая ему дверь, учуял запах вина. Он и дыхание затаил — все равно учуял. Сам виноват, надо было на полчаса раньше прийти. Тогда бы дверь отворила мама и никто бы к нему не принюхивался. А теперь — настоящий допрос. И из спасительного угла пришлось выйти, сесть за стол напротив отца и мамы.
У мамы лицо вовсе трагическое, взглянуть страшно: ну, докатился, дальше — некуда. Отец старается быть спокойным, выдержанным, найти верный тон. Но выдержки его хватит ненадолго, скоро перейдет на крик, как обычно.
Алюн с тоской готовится все выслушать, перетерпеть: мамины трагические глаза, слезы, поучения, крик и угрозы отца.
Лучше бы уж били. Коротко и ясно: провинился — получай. Зато каждый удар — как искупление. Стукнут пару раз — и ты уже чистенький, квиты: я — вам, вы — мне. Но это все теория и предположения. Интеллигентные родители даже в мысли не допускали такой возможности — бить. Да и как на самом деле чувствует себя человек, когда его бьют, Алюн не знал. В классе ребят, которых били дома, жалели все, и ученики, и учителя. Учителя даже от родителей, которых не могли убедить, что бить — нельзя, кое-что скрывали…
И все-таки лучше бы сегодня стукнули.
— Где был?
Алюн ерзает на стуле, шаркает ногами.
— Не танцуй! Ну?
— В школе. Тематический вечер…
— Никакого вечера! — рубит отец. — В школе темно, пусто.
— Мы не следили, — поспешно вставляет мама. Она все боится нарушить принципы демократического воспитания. — Мы просто гуляли, шли мимо.
Да, «не следили». А гулять-то направились в сторону школы! Никак родители не поймут, что бывают моменты, когда они совсем, ну совсем не нужны! Ни шага без них не сделаешь! К каждому движению присматриваются, к дыханию принюхиваются. А считают себя родителями-демократами, и он, Алюн, по их мнению, должен умирать от благодарности за это.
— Выкладывай! Правду! Где пил? С кем?
Мама вздрагивает от этих слов. Она уже, конечно, видит его в детской комнате милиции, в вытрезвителе, тюрьме… А всего-то ничего — одна рюмка.
Мама ушла на уколы. Не успела и дверь захлопнуться, он выбежал следом — сидеть дома просто не мог. Хоть ненадолго — от родителей, к своим — ребятам, во двор, в свободу.