— Откуда он взялся? — удивляется Алик и хочет встать.
— Не двигайся! — Маша с силой дёргает его за пояс.
— Ты чего? Обыкновенный старик…
— Смотри! — Маша вытягивает тонкий пальчик. — Это, наверное, зеки? Тоже дым учуяли. Сволочи, сейчас дедушку убьют, — в глазах появляется влага.
С обрыва видно, как к поляне, где греет руки старик, приближается группа людей. На их руках под всплесками отблесков от костра, виднеются синие перстни и другие наколки.
— Точно, это зеки-людоеды, — вздрагивает Алик. — Сейчас бы автомат! — он в бессилии закусывает губу и сдёргивает с головы панаму, утирает мокрое лицо.
— Надо его спасти, — всхлипывает девушка.
— Как? — чернеет лицом Алик.
Неожиданно старец встрепенулся, повёл головой, с трудом встаёт и идёт в сторону зеков.
— Что он делает? Бежать надо! — всхлипывает Маша.
Людоеды выбираются из зарослей, гнусно посмеиваясь, останавливаются.
— Ты кто, человече? — хохотнул Витёк, увидев бредущего навстречу старика.
— Дед явно не в себе, — Вагиз с жадным любопытством оглядывает его с ног до головы.
— Откуда это он? — удивляется Бурый.
— Какая разница, — тихо произносит Репа, глотая слюну, — жаль тощий, но печень и сердце должны быть большие, в углях запечём… вот и костерок так кстати.
Странно, но старик с такого расстояния услышал, что говорит Репа, но не пугается, а лишь устало улыбается и говорит, словно каркает простуженный ворон:
— Людей нельзя есть, дети мои. Он смотрит на них как на малых детей, а его мутные, в красных прожилках глаза, не мигают и неожиданно зеки чувствуют вялость в ногах, руки безвольно свешиваются и ужас захлёстывает все их сущности.
— Валим отсюда! — пытается крикнуть Вагиз, но язык разбухает, и гортань выдаёт нечто нечленораздельное.
— Я чувствую, вы голодны и злы. Злыми быть плохо, человек должен любить друг друга. А голод — явление проходящее. Слышите? Это стая собак, они тоже голодные, им нравятся ваш запах, скоро они будут здесь.
Витёк дёргается, но ноги не держат, падает лицом на землю, бьётся в истерике, размазывая кровь и сопли. Нечто ледяное хватает его сердце, мнёт, вызывая дикую боль, затем отпускает, старец мягко улыбается:
— Ты не дёргайся, сынок, от моих пут никто не уходил… даже звери. Я вас спасу и накормлю, но вы обязаны принять мою веру.
— Какую веру? — изумляется Вагиз и откровенно заявляет:
— Мы людоеды!
— Я вас очищу от этой скверны и вы будете моими учениками.
— Какие, мать твою, ученики, я в законе! — порывисто выкрикивает Вагиз, но на его сердце словно ложится мягкая лапка, твердеет и выпускает стальные когти.