- Любое убийство патологично... - Александр поднял глаза на Борейко. - Чем мне придется заниматься у Лесника?
- Увы, этого я тебе сказать не могу, - Борейко сожалеюще вздохнул. Не знает об этом и Митрофанушка.
- Но у меня своих дело невпроворот.
- Все дела в сторону. Как-нибудь разбросаем по отделам. В конце концов, не каждый день мафия предлагает свои услуги. Если вам удастся поладить, возможно, Лесник раскошелится и на другие открытия.
- Понимаю, - Александр кивнул. - Но он хотя бы намекнул, что ему нужно?
- Лишь самым краешком. Кто-то из его людей, кажется, пропал, и хозяина это всерьез обеспокоило.
- Но в одиночку я могу не справиться.
- Обращайся напрямую к Митрофанушке. Или к любому из нас. Эта история, сам понимаешь, - особой важности. Кроме того, Лесник заплатил вперед. Материалы против Лыхина тоже на столе у главнокомандующего. Погоди, Чилин, не вскакивай!..
- Саша! - Чилин-Челентано прижал руку к груди. - Если Лыхин сядет за решетку, я первый поднесу тебе шкалик.
- И с меня будет причитаться, - Борейко горестно поморщился. - Плохой ли хороший, но это компромисс, Сашок. И мы от него крепко выигрываем.
2
Лысоватый человек с крупным горбатым носом умел удивляться молча. Этому его научила жизнь, научили люди. Еще в детстве он усвоил, что молчание в самом деле являет собой золото, ибо действительно золотых слов немного, а одна-единственная высказанная вслух глупость способна перечеркнуть горы непорочной мудрости. И потому носатый человек берег голос, дорожил молчанием, хотя здесь, в вагоне, его удивляло практически все - от расписания, отпечатанного на темно-бордовой бумаге, отчего время отбытия-прибытия превращалось в трудно разрешимый ребус, до чая, цветом напоминающего детскую акварель, а вкусом - древесный уголь. Раздувая ноздри, носатый пассажир втягивал в себя воздух и не понимал, отчего к ароматам прелых матрасов примешивается запах лука и чеснока. Коврик под ногами радовал ворсистой свежестью, но и от него подозрительно тянуло кисловатым пивом. Поездное радио под потолком хрипло наяривало мотивы Элвиса Пресли, а металлические гардины на окнах дребезгом вторили американской звезде, вываливаясь из гнезд при малейшем прикосновении. В довершении всего вниманием пассажира завладела проводница вагона, дама в фуражке железнодорожника, в форменном кителе, высокая, иксоногая, с приятным лицом школьницы и низким мужским голосом. Складывалось впечатление, что скроили и сшили ее из трех совершенно различных существ. И хотя подобное носатый человек наблюдал впервые, из груди его по-прежнему не вырывалось ни звука. На призывный взор проводница никак не отреагировала, и пассажир глубоко огорчился. Но не за себя, - за нее. Он прекрасно сознавал, что женщина допустила ошибку - возможно, самую крупную в своей жизни. Носатый пассажир умел одаривать слабый пол тем, чего не давало им большинство мужчин. Он умел любить и любить по-настоящему, а понимая это, от души жалел всех, с кем так или иначе разводила его судьба.