— Входите, — пророкотал голос.
— Вот он, в компании участников трио — Мартина Дрю (ударные), Нильса Хеннинга (контрабас). Оскар представил меня им: «Это Кит Эмерсон». Они вежливо кивнули, но было видно, они понятия не имеют, кто я такой.
— Да, чувак! Тебе не стоило этого делать, — сказал Оскар, указывая рукой в сторону неоткупоренной бутылки Moët et Chandon. — Садись. Вот что я тебе скажу.
Эндрю предусмотрительно извинился.
Под заинтересованным взглядом музыкантов ритм–секции я уселся в маленькой комнатке, и Оскар Питерсон рассказал о том вечере, когда он смотрел по телевизору Калифорнию Джэм. Увидев, как я вращаюсь на рояле, играя регтаймы и фуги, он позвонил другу Графу.
Оскар Питерсон звонил Каунту Бейси, чтобы тот посмотрел на меня?
— Мы можем пообедать вместе и обсудить новую передачу на БиБиСи, которую я буду вести?
— Ну… да, конечно.
— Отлично! Жду тебя завтра в ресторане «Меридиана» на Фулхэм роуд в час дня.
Я как тумане выполз на Фрит стрит с Эндрю, бормотавшим ругательства.
— Эндрю. Оскар говорил обо мне с Каунтом Бейси!
— Ага.
— Не могу поверить. Два величайших джазмена говорили обо мне!
— Ага.
— Оскар хочет пообедать со мной завтра в ресторане под названием «Меридиана».
— Я его знаю. Белое здание на углу. Итальянская кухня. Симпатичные девочки, — ответил угрюмо Эндрю.
На этом мы расстались, пожелав друг другу спокойной ночи.
На следующий день в час дня я занял место за столиком Оскара. Там присутствовали люди из БиБиСи. Меня представили им, но я не смог запомнить их имена. Нам сунули под нос меню, мы заказали выпивку, а Оскар продолжал рассказывать всем, как он впервые увидел меня по телевизору. Поздним вечером сын попросил его спуститься из спальни.
«Пап… папа! Ты должен посмотреть на это!» Ну я и спустился вниз и увидел этого парня, вращающегося на рояле вокруг собственной оси и немедленно позвонил Бейси. «Включи ЭйБиСи! Ты должен глянуть на того парня», — говорил Оскар.
Во время его речи люди часто кивали в мою сторону и улыбались. Но это был столик Оскара, он правил балом. Его обаяние, красноречие в этот раз тронули меня глубже, чем его игра, на которой я вырос. Я почтительно склонился перед лицом Бога.
— Та запись “Chicago”… я часто ставил её на проигрыватель, слушая определённое место снова и снова, чтобы выучить соло.
— Да? Что за запись? Я столько раз играл “Chicago”, что уже потерял счёт.
Я несколько недель учил рефрен одной из его многочисленных импровизаций в 18–летнем возрасте. Я мог пропеть его среди ночи… и так и сделал.
— Нет, — ответил Оскар, принимаясь за еду. — Не помню такого.