.
Революции в каждой стране — осевое событие отечественной истории, вокруг отношения к ним выстраиваются литература и политика, к ним обращаются потомки за образами прошлого и будущего. Мы говорили о том, как в США попытка пересмотра взгляда на американскую революцию — войну за независимость — привела к возникновению «Проекта 1619» и «Комиссии 1789», воплотивших основной политический раскол в отношении к прошлому. Во Франции вековые споры о революции привели к мнению, разделяемому большинством: революция была благом, а революционный террор — злом. Понятие революции во Франции отделено от кровавых событий, последовавших за провозглашением республики, и нагружено исключительно положительными смыслами. Эмманюэль Макрон во время борьбы за президентское кресло опубликовал книгу под названием «Революция», изложив в ней свои взгляды на будущее Франции, и этот заголовок не вызывал протеста[134]. Французы гордятся своей революцией.
Не так дело обстоит в России. Невозможность сказать что-то однозначное о революции 1917 года приводит к тому, что государство и политики удивительным образом по большей части хранили молчание по поводу столетия этого события. В их картине мира история должна трактоваться единственно возможным образом — только в этом случае к ней можно обращаться для описания современности. Если же какое-то событие использовать подобным образом не получается, к нему вообще лучше не обращаться.
Столетие Октября в 2017 году страна, когда-то ведшая от него отсчет своего существования, встретила оглушительным молчанием. Историки, конечно, провели десятки научных конференций и семинаров, опубликовали несколько хороших монографий. Но это было внутрицеховое обсуждение. Для обычного гражданина России столетие революции прошло незамеченным. Ближайшая к тому историческому периоду тема, вокруг которой шумели споры, — фильм Алексея Учителя «Матильда» и борьба против него Натальи Поклонской — вообще не имела отношения к революционной тематике.
Для сравнения можно вспомнить, что Франция к столетию своей Великой революции устроила всемирную выставку, напоминанием о которой стала Эйфелева башня. Американская статуя Свободы была (пусть и с опозданием на 10 лет) подарком к столетию Войны за независимость. Казалось бы, на монументальное искусство в России ресурсов не жалеют. Но не было ни выставки, ни возведения монумента, ни даже отечественного блокбастера на экранах.
А самое главное — в обществе не началось никакой дискуссии о значении 1917 года, о его наследии, о влиянии революции на весь мир и на сегодняшнюю Россию. Это не значит, что мы знаем ответы на эти вопросы, скорее наоборот. Но пока эти вопросы задают только историки в тиши научных аудиторий. Необычная ностальгия по монархии и противникам большевиков, вспыхнувшая в конце 1990-х — начале 2000-х, когда перезахоранивали останки царской семьи и привозили в Россию прах усопших на Западе белых генералов, реабилитировала побежденную сторону Гражданской войны, но не способствовала распространению альтернативной версии истории. Профессор Андрей Зубов едва ли не в одиночку отстаивает антисоветский нарратив, вызывая лишь новые волны критики.