Дерьмо.
Освещение здесь очень яркое, а рисунок еще не закончен. Увидит ли он мои шрамы?
Неприятно царапает своей мозолистой рукой по всей длине свеженабитой татуировки, заставляя меня вздрогнуть. Он изучает дизайн, тыкая и проверяя, прежде чем позволить моей футболке снова опуститься, явно удовлетворенный.
— Милое тату, — произносит. Обнажаю зубы в злобной улыбке.
— Спасибо, — выплевываю я в ответ. — Если ты хотел ее увидеть, все, что тебе нужно было сделать, — спросить.
— Я не спрашиваю, сахарок. Я говорю. И знаешь, что еще я должен тебе сказать?
Закатываю глаза.
— Уверена, ты именно это и собираешься сделать.
Он наклоняется ближе и шепчет мне на ухо.
— Если ты злишься, забываешь о том маленьком южном акценте, когда притворяешься, дорогая.
Я не подаю никаких явных признаков, потому что уже знаю, что Чад относится ко мне с подозрением, но внутри замерзаю и наполняюсь ужасом.
— Этот паренек, Майкл, не видел твоего шлюшного лица при жизни, — выплевывает он. — Я слежу за тобой, дорогая. И как только пойму, во что ты играешь, эта игра для тебя будет окончена.
Не отвечаю. Любой аргумент, который изложу в дальнейшем, прозвучит как защита. Я размышляю о десяти различных ответах, и каждый из них заставляет выглядеть меня виноватой.
— Ты псих, — говорю вместо этого.
Он улыбается и отступает, все еще внимательно наблюдая за мной.
— Умный псих, — отвечает он. Его взгляд кажется позабавленным. И полагаю, что Чад точно так же, как и Дорнан, находился под кайфом, когда был ненасытен этим утром.
— Достаточно, — встревает Джейс, отталкивая брата в сторону. На это раз Чад позволяет ему, ухмыляясь.
— Она нравится тебе, младший братик? — дразнится тот. — Хочешь трахнуть ее? Потому что папа не делится своими женщинами со своими сыновьями.
Джейс игнорирует его, вручая мне шлем и направляя меня за руку к своему байку, который припаркован в море похожих.
— Проверь ее на оружие! — Чад зовет своего брата, смеясь при этом, будто мудак. — Обыщи сучку в промежности на случай, если у нее нож припрятан там — в ее лживой киске.
Поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, и он ухмыляется. Я помню эту ухмылку. Она присутствовала в тысяче моих ночных кошмаров. Улыбка того, у кого нет души. Улыбка перворожденного сына, которому предоставили девственницу, чтобы он изнасиловал ее в наказание за грехи ее отца.
Как старшему брату, Чаду дали зеленый свет, чтобы пойти первым. Его младшие братья прижали меня к полу по одному на каждую руку, а другие держали меня за ноги.
Глаза Чада загорелись, как у ребенка в рождественское утро. Когда он подошел ко мне, его джинсы расстегнуты, а в руке жесткая и полностью готовая эрекция.