Липпи вдруг испустил сдавленный крик и затрясся, как эпилептик, его открытый глаз закатился, выставив напоказ желтый, налитый кровью белок, а тело выгнулось под одеялом.
— Судороги… — сказал Лотар. — Это как после укуса мамбы. Уже недолго осталось.
Умирающий дергался, скрежеща зубами, потом распухший язык вывалился между ними. Липпи стал жевать язык, раздирая его на куски, в то время как Лотар отчаянно и тщетно пытался открыть ему рот; кровь струилась в горло готтентота и в его полупарализованные легкие, он задыхался и стонал сквозь крепко сжатые челюсти.
Его тело снова выгнулось дугой в очередной сильной судороге, под одеялом раздались взрывные звуки — измученное тело извергало из себя все лишнее. На жаре вонь фекалий ощущалась тошнотворно. Это была долгая и грязная смерть; и когда все кончилось, закаленные мужчины были потрясены и угрюмо молчали.
Они кое-как выкопали неглубокую могилу и перекатили туда труп Вуйла Липпи, все в том же грязном сером одеяле. Потом торопливо засыпали его, словно избавляясь от собственного отвращения и ужаса.
Один из них разжег небольшой костер из веток кустарника и заварил в жестяном котелке кофе. Лотар достал из седельной сумки полбутылки бренди. Передавая ее из рук в руки, они старались не смотреть туда, где лежал на песке съежившийся бушмен.
В полном молчании они выпили кофе, усевшись в круг на корточках, а потом Варк Ян, знавший язык сан, выплеснул кофейную гущу в костер и встал.
Он подошел к лежавшему на земле сан, схватил его за связанные запястья, поднял за руки и перенес к костру. Достав из костра горящую ветку, Варк Ян, все так же держа бушмена на весу, коснулся пылающей веткой конца его обнаженного пениса. Сан задохнулся и яростно завертелся, а на его гениталиях, как по волшебству, возник большой пузырь. Он походил на мягкого серебристого слизня.
Мужчины у костра засмеялись, в этом смехе слышались и их отвращение, и их ужас перед смертью от яда, и их печаль по товарищу, и их жажда мести, и садистское желание причинять боль и унижение самыми изобретательными способами.
Лотар почувствовал, как содрогается от этого смеха, как в нем самом пошатываются основы человечности и зарождается такая же звериная страстная жестокость. Предельным усилием воли он подавил этот порыв. И встал. Он знал, что ему не остановить того, что должно было произойти, как невозможно отогнать голодных львов от свежей добычи. И если бы он попытался, эти люди набросились бы на него самого.
Он отвел взгляд от лица бушмена, от этих диких испуганных глаз. Было ясно, что бушмен осознает неминуемость смерти, но даже он не догадывается, как именно она придет.