Сантэн сорвала с головы тюрбан и замахала им, как знаменем.
— Я здесь! — закричала она. — Эй, привет! Я здесь!
Две почти неразличимые человеческие фигуры поднялись на ноги у костра, повернувшись в ее сторону.
Она махала и кричала, несясь галопом, и одна из фигур побежала ей навстречу. Это была женщина, крупная женщина в длинной юбке. Она подняла ее выше коленей, в отчаянной спешке несясь по сыпучей почве. Лицо у нее сильно раскраснелось от усилий и чувств.
— Анна! — пронзительно крикнула Сантэн. — О Анна!
По широкому красному лицу обильно текли слезы, и Анна отпустила юбку и широко раскинула руки.
— Мое дитя! — кричала она.
Сантэн стремительно соскочила с седла и, прижимая Шасу к груди, бросилась в ее объятия.
Обе рыдали, обнимаясь, одновременно пытались что-то говорить, но их слова были несвязны; они смеялись между рыданиями, и Шаса, зажатый между ними, наконец протестующе взвыл.
Анна выхватила его у Сантэн и прижала к себе:
— Мальчик… это мальчик!
— Майкл! — радостно всхлипывала Сантэн. — Я назвала его Майклом! Майкл Шаса.
И Шаса громко засмеялся и обеими ручками ухватился за щеки этого удивительного лица, такого большого и красного, как зрелый фрукт.
— Майкл! — Анна рыдала и целовала его.
Шаса, прекрасно разбиравшийся в поцелуях, разинул рот и пустил слюну ей на подбородок.
Не выпуская Шасу, Анна другой схватила руку Сантэн и потащила ее к шатру и костру.
Высокая, немного сутулая фигура застенчиво вышла им навстречу. Редеющие песочные волосы с сединой были зачесаны назад с высокого лба ученого, а его добрые, слегка близорукие глаза сияли такой же синевой, как глаза Майкла; нос, такой же крупный, как у генерала Шона Кортни, как будто стыдился своих размеров.
— Я отец Майкла, — робко произнес он.
Для Сантэн это было похоже на то, как если бы она увидела поблекшую и смазанную фотографию Майкла. Сантэн на мгновение устыдилась, потому что она изменила своим клятвам и памяти Майкла. А теперь Майкл как будто стоял перед ней… Потом на мгновение перед ней вспыхнула картина: искалеченное тело в горящей кабине самолета… В горе и стыде она бросилась к Гарри и обняла его за шею.
— Папа! — выдохнула она.
При этом слове вся сдержанность Гарри рухнула, он задохнулся и прижал к себе Сантэн:
— Я уже потерял надежду…
Гарри не смог продолжить, и вид его слез снова вывел Анну из равновесия, что оказалось уже слишком для Шасы. Он испустил страдальческий вопль, и вот уже все четверо рыдали у подножия Божьего Перста.
Фургоны словно плыли к ним сквозь струящуюся пыль, покачиваясь и подпрыгивая на неровной почве; пока они ждали их приближения, Анна пробормотала: