— Живи долго. Живи достойно. Живи под солнцем, малышка-сестра.
— Бросьте его! — прокричал воин с желтыми, как у змеи, глазами, и все отступили, а воины из Великого города все прибывали.
Тлахуиколе стоял передо мной, а я смотрела, как все удаляются в заросли — к счастью, в сторону запада, а не востока, куда убежала Цитлали.
Когда я уже не видела их, то поднялась с земли и потянулась к нему.
— НЕТ! — голос Тлахуиколе был глубоким, резким, неестественным, словно он все это время сдерживался.
Мне не пришлось спрашивать, почему он заговорил или почему «нет» было его первым словом, потому что уже нашла ответ. Тронув шею в том месте, где, я думала, меня укусил жук, я обнаружила маленький дротик. Я смотрела на Тлахуиколе, пока вытаскивала дротик, который потом поднесла его к глазам, чтобы рассмотреть. Затем подняла взгляд и увидела ужас в глазах Тлахуиколе.
— Я в порядке... — успела я услышать его, как мир закружился. Зелень деревьев размылась, и свое собственное тело я уже не ощущала, как свое, когда все вернулось.
МАЛАКАЙ
— А-А-А!
С мучительным криком она выпрыгнула из кровати. Глаза широко раскрыты, тело тряслось, когда я обхватил ее.
— Эстер. — Я убрал локоны с ее лица, но она не переставала отрывисто заглатывать воздух. — Эстер, любимая, дыши. Просто продолжай дышать.
— Больно... БОЛЬНО! — кричала она, и из глаз потекли слезы.
— Нет. Ты здесь. — Я поцеловал ее покрытое испариной лицо. — Я здесь.
— Ты... Ты…
И она снова поникла в моих руках, а я не был уверен, выдохнуть мне или нет. Она страдала, а я не мог уберечь ее от этого. Я ничего не мог сделать, кроме как просто быть здесь. Так что я обнял ее и, удерживая, глубоко вздохнул.
— Я здесь. Ты здесь.
ЭСТЕР
4 мая 1518 — Теночтитлан, столица империи Ацтеков.
Кап.
Кап.
Кап.
Что это?
Я попыталась увернуться от воды, падающей мне на глаза, но даже когда отвернулась, она все равно капала.
— Тебе нужно проснуться.
И на звук его голоса я проснулась, мне пришлось протереть глаза, потому что им было больно, но не от света. Здесь едва ли был какой-то свет, мы были почти в полной темноте, и единственный источник света исходил от...
— Где мы? — спросила я, поднимаясь и усаживаясь на оленьей шкуре.
— Возле вашего Храма, — сказал он, отряхивая воду с рук и убирая в сторону чашу, чтобы повернуться ко мне и скрестить ноги, как скрестила свои и я.
— Храма? Только... — все еще в растерянности сказала я. Я ощущала слабость и усталость, медленно взглянув на него. Он протянул мне руку, и я дала ему свою.
— В этой жизни они зовут меня Тлахуиколе. — Он перевернул мою ладонь вверх и осмотрел ее. Мне не нравились мои руки, они были грязные, ногти поломаны, а кончики пальцев огрубели. Хотелось со стыдом убрать руки, но он не пустил. — Как они зовут тебя?