— Яретцы, — ответила я, когда он положил свою ладонь поверх моей. — Они зовут меня Яретцы. Почему ты разговариваешь, как... эм-м..
Другой рукой я потянулась к сердцу, казалось, словно его вырезали у меня из груди.
— В этой жизни твоя мать дала тебе хорошее имя, — сказал он тихо. — Яретцы, я всегда буду любить тебя.
— Тлахуиколе... что... что происходит? — спросила я, все крепче держа его за запястье.
— Акалан в гневе отравил тебя. Противоядие есть только у его народа, тарасков. Я бился, чтобы найти его, но его все равно не хватает, чтобы спасти тебя. Я только хотел поздороваться и попрощаться, — прошептал он, прижимая мою ладонь к своей груди. Он выбрал смерть, потому что умру и я. Для узника войны смерть означает принести себя в жертву, а для воина это значило сражаться до самой смерти.
Теперь я поняла, почему мы были около храма.
Почему так горело сердце.
Почему это снова было приветствие и прощание.
Я знала ответы на все свои вопросы.
— Тлахуиколе.
Пришел великий жрец, чтобы увести его от меня, и я не смела взглянуть на него.
И так как я знала все ответы на свои вопросы, мне нечего было сказать. Я боялась, что если открою рот, то будет лишь один крик вместо слов.
Потому я взяла его руку и тоже приложила ее к своему сердцу.
— Тлахуиколе, — позвали его опять.
— Мы встретимся снова, — сказал он мне, поднимаясь и убирая мою руку со своей груди.
— И та жизнь станет нашей последней, — проговорила я в темноту, пока они уводили его.
Я закашляла, и на моих губах показалась кровь. Вытирая со рта кровь, я снова легла на спину и произнесла:
— Наша следующая жизнь станет последней.
Мне было плевать, сколько раз я уже это говорила. Я повторила это уже бесконечное число раз, потому что это вселяло надежду. Мне нужна была надежда.
Хммммм...
Хммммм...
Хммммм...
Отталкиваясь от земли, я зашагала в сторону солнечного света, прикрывая глаза от ослепительной яркости. И только потом я увидела неясные очертания крыльев, пока само тело металось из стороны в сторону. Оно двигалось так быстро, что я могла слышать только звук, и это был звук, который способен произвести только колибри, и я стала смеяться, пока хватило сил. Я смеялась, пока не померкли свет и боль, и все, что осталось — это звук.
ГЛАВА 20. ДЕВУШКА
ЭСТЕР
Сидя в отельном белом банном халате, я смотрела на свое отражение в сверкающем сиянии обеденного стола. Волосы еще не высохли после душа. Хотелось поговорить, но не хватало слов. Я так и сидела в тишине, даже когда Малакай поставил передо мной чашку с кофе. Подняв глаза, я посмотрела, как он, все еще голый по пояс, сел справа от меня. Он не смотрел на меня, вместо этого пил кофе и наблюдал за городом из окна. Я чувствовала, как тепло от кружки проникает мне в руки. Насладившись этим моментом, я поднесла кружку к губам и сделала глоток. Чем больше я пила, тем лучше себя чувствовала, и ко мне вернулись слова.