Там его тело, но его больше нет, так что какой смысл?
МАЛАКАЙ
— Почему? — ворчал я, глядя на деревянные панели на потолке моей спальни.
Прошло две недели. Две недели, как... как он умер, а она уехала... и все же...
— 7.37 утра.
Я проснулся в 7.37... сейчас уже 7.38, как показывает телефон, который мне теперь не нужен, потому что один из двух моих контактов больше не сможет мне позвонить, а другому незачем это делать. Две недели, а я все равно просыпаюсь до 8 утра, независимо от того, как поздно лег или как сильно хотел спать.
— Это все она виновата, — бормотал я, закрывая глаза рукой. Я старался не думать о ней, но что можно сделать, если, просыпаясь в такую унылую рань, я понимаю, что все это из-за нее?
Не только из-за нее, но и Альфред... если бы он... если бы он не умер, ничего бы этого не было, поэтому его я тоже винил.
Альфреда.
Эстер.
Самого себя.
Сегодня я обвинял мир за все и во всем.
— Если мне сейчас так, то ей, наверное, еще хуже.
Нужно взять себя в руки. Поднявшись с постели, я потянулся и пошел в гардеробную переодеться.
В конце концов, ее чувства теперь меня не касаются.
ЭСТЕР
— Прошу, присаживайтесь, мисс Ноэль.
— Благодарю, — тихо прошептала я, садясь в белое кресло, стоявшее за стеклянным столом переговоров. Поставив сумку на пол рядом с собой, я глубоко вздохнула. — Давайте уже покончим с этим, мистер Морель.
Мне не хотелось оставаться в его кабинете дольше, чем требовалось. Я не большой поклонник юристов — они словно посланники смерти: приходят только тогда, когда все становится плохо, конец близок или уже наступил, будь то твоя собственная смерть или твой счет в банке.
— Мы ждем еще одного человека, — сказал он, оглядывая через стеклянные двери свой офис. — А... вот и она.
Часть меня знала, кто это. Это могла быть только она.
Я стиснула зубы, когда она вошла, и не обратила внимания на адвоката, который придерживал ей дверь. Она была в белом, а на плечах висело красное пальто. Черные волосы были оформлены в короткой стрижке, а на шее была нить с жемчугом, которую я помню еще со старых фотографий мамы и бабушки. Я не видела ее глаз, спрятанных за солнечными очками с выпуклыми линзами, и, входя, она двигалась словно по подиуму, а не пришла на оглашение завещания собственного отца... того же отца, на чьи похороны она не пришла даже из вежливости. Я старалась не смотреть на нее, когда мистер Морель поднялся пожать ей руку, но она не ответила ему и села в кресло, прежде разместив там свою сумочку.
— Могла бы, по крайней мере...
— У меня останется квартира на 18-й Западной улице и мое обычное пособие, верно? — спросила она, обрывая меня и глядя только на него.