Я рыдала как младенец во время полета в Тампу, зная, что не увижу Трея до июля, когда ему стукнет восемнадцать, – и все же Флорида оказалась не таким уж плохим местом. К моему приезду отец с Рондой уже приготовили для меня комнату, и отец даже взял на себя смелость купить мне ноутбук для учебы. Они находились в режиме гиперответственной вовлеченности, задавали кучу вопросов и давали разного рода обещания о путешествиях на машине в выходные, которые мы будем вместе совершать, чтобы поддержать мой оптимистичный настрой на новом месте. Было непривычно спать в совершенно нормальной комнате без призраков.
Я старалась казаться как можно более благодарной отцу и Ронде, улыбалась каждому предложению о поездке – будь то путешествие на воздушной лодке или поездка на крокодиловую ферму. Спустя две недели после возвращения Трея в Северный Резерв один из сотрудников Северного Резерва наконец-то сообщил мне о восстановлении доступа Трея к телефону, так что я не могла дождаться вечера среды, когда ему будет разрешено мне позвонить.
– Июль, – гордо объявил Трей. – Если я буду хорошим солдатиком и ничего не натворю, меня выпустят на мой день рождения.
Я чувствовала сердцем, что Трею скоро разрешат уйти из школы и он приедет ко мне во Флориду. В моих планах было играть по правилам, несмотря на то что я сильно скучала по дому и жалела обо всем случившемся в том году.
Казалось, все мои новые одноклассники знали, что я оказалась среди них вследствие подозрительных обстоятельств (хотя отец уверял, что я не была такой звездой вечерних новостей во Флориде, как на Среднем Западе). Жизнь во Флориде была незнакома и нова; я часто общалась с Генри по вотсапу, хотя мы старались не вспоминать детали того, что сделали в Мичигане. Он сказал полиции, что просто спускался по склону Стивенс Пасс, когда обрушилась лавина. Генри настаивал, что совершенно не знал о том, что дети из его родного города, включая меня и Трея, были в тот день на том же склоне горы, что и он.
Генри посчастливилось выехать из Мичигана без наказания за помощь и укрывательство беглецов, так что первым дело он решил уехать со Среднего Запада. Уверенный в том, что отомстил за смерть Оливии, он стал преподавать большой теннис на роскошном курорте на юге Франции. Генри рванул, как он надеялся, в путешествие всей его жизни, с твердым намерением продолжить осенью учебу в Северо-Западном университете. Я ничего не сказала Генри о последнем разговоре с Кирстен и молилась, чтобы она сама не позвонила ему. Я расценивала это как своего рода милосердие, а не ложь, позволяющее ему насладиться временем во Франции, не обременяя подозрениями Кирстен о том, что проклятье тем или иным образом оставалось активно.