Духи могли с легкостью манипулировать энергией. Вот почему их вмешательство в электричество стало таким обычным явлением. Мигание света, преобразование экрана телевизора в статическое положение, сбои в работе компьютера. Такого рода вещи не требовали больших усилий. Гораздо больше сил уходило на то, чтобы воздействовать на материю – другими словами, двигать предметы. На это способны сильно мотивированные духи – или же те, которые достаточно долго бродили, чтобы наработать практики. Но даже несмотря на это, поскольку духам очень тяжело взаимодействовать с материей в мире живых, они предпочитали направить все силы на движения, которые привлекут внимание живого человека.
Другими словами, человек может даже и не заметить, что тяжелый стул в комнате сдвинулся на пару сантиметров, пока сам не станет свидетелем движения. Но если же дух сдвинет рукоятку музыкальной шкатулки, к примеру, то результат будет мгновенным и привлечет больше внимания – и не потребуется уж таких больших усилий, чтобы вместо стула повернуть ручку газовой плиты, в результате чего возникнет открытое пламя, что несомненно привлечет чье-то внимание и вызовет панику.
В книге утверждалось, что некоторые духи могли изменять температуру окружающей их среды, чаще всего охлаждать, реже – нагревать. Самое опасное, что могли делать духи, – это внедрить идею в чью-то голову. Они могли это сделать, либо оставив «подсказки», используя описанную выше тактику, либо сильно повлияв на чувства человека. Им было сложно управлять человеческими эмоциями дольше нескольких секунд из-за того, что на это требовалось много энергии. Автор книги настойчиво подчеркивал, что это сильно отличается от воздействия на волю человека – на это духи не способны.
В конце книги говорилось о ясновидении и яснослышании – способностях, которыми обладали некоторые медиумы и которые делали их особенно чувствительными к попыткам духов пообщаться с живыми.
«Яснослышание», – повторила я про себя. Вот что у меня было: способность слышать послания духов. К тому времени, как Гленн приехал на изысканный рождественский ужин, который приготовила мама, у меня закружилась голова.
– Твоя мама говорит, ты собираешься учиться на ветеринара, – сказал Гленн, пытаясь поддержать вежливый разговор за столом.
– Да. Это было бы круто. Но я не знаю. Сейчас так много всего накопилось, – буркнула я, не желая вступать в разговор о моей сложной академической ситуации в тот вечер.
После ужина, пока мы убирались, я заметила, что Гленн отлично знал, куда ставить посуду. Он был почти как у себя дома: знал, как работал наш доисторический пульт от телевизора и даже то, где мама хранила свой любимый ромашковый чай – в шкафу рядом с раковиной. Я подумала, что его отношения с мамой могли быть более серьезными, чем она признавала. Это меня никак не обеспокоило; я хотела, чтобы у мамы был классный парень и она была счастлива. Меня немного задело то, что она не была со мной предельно честной.