– Ему что, черви мозг выели? Штурмовать «Оттар» нашими силами не проще, чем разбить лбом каменную стену.
– Спасибо, майор. Но если предположение мейстера верно, в точке «Оттар» расположились французские тоттмейстеры. А вы понимаете, что это значит.
Они понимали, и понимали даже более того, что было произнесено. Молчание, повисшее между мертвецами, было тяжелым и плотным, как облако хлорного газа. Иногда люди молчат оттого, что некоторые вещи становятся слишком сложны для обсуждения. Иногда – оттого, что все слишком просто. И сейчас Дирку не требовались пояснения. «Висельники», собравшиеся вокруг него, понимали суть сказанного не хуже, чем он сам.
– Молчите? – буркнул Клейн внезапно. – Думаете? Хватит думать. Это амба, дураку понятно. Так что хватит философов корчить. Готовьте оружие, висельнички. У нас впереди славная прогулка!
– В один конец, – заметил Крамер, разглядывая карту с таким вниманием, словно надеялся обнаружить на ней некую тайнопись, меняющую суть изображенного. – Если наши представления верны хотя бы наполовину, между нами и «Оттаром» полсотни французских головорезов, которые ждут, когда мы вылезем из норы.
– Тем хуже для них. На первую дюжину у меня патронов хватит. А после… Поверьте, много лягушек будет спасено сегодня стариком Отто от ужасной участи!
– Мертвецы не едят лягушек, – сказал Крамер. – Но черт с ними, с лягушками. Я понимаю, что задумал ваш Бергер.
– Что бы он ни задумал, его приказ не может быть нарушен. – Дирк взглянул на своего заместителя, сам не зная, чего ожидает от него. Вспышки гнева? Испуга? – И если вы не собираетесь ему подчиниться, скажите сразу, ефрейтор. Я имею в виду, будет проще, если я узнаю об этом сейчас, а не в разгаре боя, когда, быть может, вам придется прикрывать мне спину.
Трупный червячок сомнения, копошившийся в сердце Дирка, замер, стоило лишь увидеть лицо Крамера. Наверное, все это время он подсознательно опасался именно того, что Крамер струсит в последнюю минуту. В тот особый отрезок времени, на протяжении которого человеческий разум успевает продумать во всю глубину нехитрую, в сущности, мысль о прекращении собственного существования. Эта минута меняет людей. Дирк видел отчаянных смельчаков, которые могли беззаботно гулять под ураганным огнем, но рыдали, как трусливые юнцы, стоило оказаться в безнадежной ситуации. И видел тех, что отчаянно боялись, пачкая штаны и роняя из трясущихся рук винтовки. До тех пор, пока последняя минута не обнажала их естество, превращая в героев, которые сражаются, держа последнюю гранату единственной уцелевшей рукой.