Крамер собрал все оставшиеся у отряда гранаты. Лицо его вытянулось еще прежде, чем он успел их пересчитать. Для этого ему понадобилось очень немного времени.
– Двадцать три штуки, – доложил он Дирку. – Дело дрянь.
– Разделить на семь штурмовиков – и каждому достанется по три.
– За иной штурм мне приходилось самому расходовать по тридцать.
– И танк, – напомнил Дирк, разглядывая куцую вереницу металлических цилиндров. – Чертова «Пикардия» торчит у нас на пути. Нам придется разделать эту консервную банку, если мы хотим, чтобы кто-то добрался до точки «Оттар». Ефрейтор Крамер, разделите снаряды. Две связки по шесть гранат, одну Рошеру, другую – Мертвому Майору. Они не лучшие гранатометчики взвода, но придется полагаться на то, что есть. Остальным выдать по две гранаты.
– Понял.
– Двигаться без остановок. Не залегать, не терять времени. Наш единственный шанс – проскочить до того, как эти лягушачьи мозги сообразят, что происходит. Докатиться до танка, уничтожить его или вывести из строя гранатами, затем застать врасплох тоттмейстеров и вырезать столько, сколько в наших силах. Я веду левое крыло, ефрейтор Крамер правое. Страховать друг друга, но не задерживаться. Если оторвало руку – бить одной рукой, оторвало ногу – ползти. И экономьте гранаты. Надеть шлемы!
Напутственное слово вышло слишком коротким и каким-то казенным. Мертвецы, стоявшие короткой шеренгой перед ним, заслуживали большего. У них никогда не будет званий или орденов, об их подвигах не узнают даже их родные, а учебники истории, которые будут написаны через несколько лет, не упомянут их присутствие даже словом. У этих людей, отделенных от Госпожи считаными минутами, не было ничего. Так что могли им дать пусть даже самые прочувствованные и громкие слова?
Что он, Дирк, мог им дать?
– Солдаты… – Голос треснул, как иссохшаяся кость под подошвой сапога. – Я… Сегодня мы держим решающий бой. Этот бой никогда не станут изучать на картах и никто не станет анализировать его тактические составляющие. Имена тех, кто погибнет в этом бою, никогда не будут нанесены на мраморную стелу, а их жены и матери никогда не узнают о том, что они совершили. Ни одна газета не посвятит им ни строчки, и ни один военный оркестр не потревожит ради них своих инструментов. Сегодня в бой идут мертвые герои.
– Завелся… – пробормотал едва слышно Рошер. – Пошла гудеть волынка…
Дирк не обратил на него внимания. Наверное, даже оглушающий стрекот заходящего на атаку аэроплана не заставил бы его замолчать.
– Даже самого последнего труса и желтого новобранца поддерживает в бою мысль о том, что он погибнет как достойный сын Отчизны. Но мертвые герои лишены утешения сродни тому, что есть у живых трусов. Мертвые герои забыты еще до того, как получают возможность совершить свой подвиг. И, несмотря на это, они идут вперед. На жалящий пулеметный огонь, на танки и огнеметы, на верную смерть. Это и есть то, что делает человека героем. Готовность отдать все, ничего не получив взамен. И сегодня я ничего не буду говорить того, что говорил обычно. Про то, что хоть ваши имена останутся неизвестны, Отчизна будет благодарна вам за содеянное. Потому что она не будет. Родина, которую вы спасаете сегодня, не просто безразлична к вам – она вас презирает, как презирают уродливое увечное дитя. И ей плевать, что вы для нее совершите, ни один ваш поступок не поможет заслужить ее расположения. Она вычеркнула вас из своей памяти, потому что она боится вас и ненавидит. И, несмотря на это, вы стоите тут, готовые отдать ей то немногое, что у вас есть. Заранее зная, что все это бесполезно.