Громко чихнув, толстяк забрызгал живот великана и, нимало этим не озаботясь, окинул нас удивленным взором.
— Он говорил об этих мальчишках? — его палец, пухлая без единой складочки сосиска с обкусанным серпиком ногтя, уткнулся мне в лицо.
— Они уже не мальчишки, — ровно и бесчувственно произнес великан. — По крайней мере они знали, на что шли, и сумели справиться с шофером.
— Чушь! — толстячок фыркнул. — Не выдумывай, Глор! Для подобных действий необходимы мозги, а какие мозги могут быть у этих сосунков?
Великан невозмутимо молчал. Изящно качнувшись на каблуках, он словно выразил этим движением некоторое свое несогласие с доводами толстячка, и все же начальником являлся последний. Смешно перетаптываясь, коротышка крутился на месте, озирая холмистую местность.
— А народишку-то нагнали, господи! Весь город перебаламутили. Зачем, спрашивается?
— Своим присутствием люди выражают лояльность властям. Впрочем, если угодно, их всегда можно разогнать, — голос великана звучал все также сухо и размеренно. Ни одного лишнего звука, никакой эмоциональной окраски — рубленные фразы, короткие паузы. — Как поступим с этими?
Толстячок покосился на Глора снизу вверх.
— А ты бы их хотел, конечно, в ров, да?.. Так я и думал! Черт-те что вытворяют! Только отвернись! — толстячок повертел в воздухе ладошкой, очевидно изображая это самое черт-те что.
— В общем так. Пропуски у них аннулируй и разбросай по станциям. Зачинщиков можешь подержать недельку у себя. Но только недельку, не больше. Ты меня понял?
Великан пожал плечами, и в этом снова выразилось одновременно его согласие и несогласие. Впрочем, коротышка-начальник уже спешил к автомобилю.
Я ойкнул. Цепкие пальцы пребольно ухватили за плечо и вздернули меня вверх. Рядом таким же образом подняли с земли Лиса.
— Карета подана, господа мятежники, — насмешливо произнес охранник.
Каретой он называл разворачивающийся неподалеку от покалеченного автобуса бронированный, похожий на мыльницу фургон. Такой же черный, как и все они, с рыбьими серебристыми мордами на передке и зарешеченными окнами по бокам.
Подталкиваемый стволом, я оглянулся, глазами отыскивая Читу. Из автобуса как раз вынесли безжизненное тело дядюшки Пина. Плача, женщины не решались подойти к нему. Их отпугивала автоматами охрана. Горло мое сдавила судорога. Как бы я хотел запомнить их всех, впитать в себя, чтобы помнить всю жизнь, чтобы видеть, закрыв глаза, в каждом из своих снов! Я уже понимал, что нас собираются разлучить. И я не мог ничего поделать.
Ствол снова даванул под лопатку. Фургон, приоткрыв черную пасть, готовился нас заглотить. Два грубых толчка, и мы очутились на грубой мешковине, брошенной прямо на пол. И только поднявшись, я обнаружил, что створки фургона опередили меня, сомкнувшись и отрезав от нас окружающий мир. Затемненные маленькие оконца почти не пропускали света, день сменился сумерками. Кашлянул незнакомый мотор, часто задыхаясь, заперхал. Качнувшись, наша «карета» покатило в неведомое.