.
И погребли усопшего Краггаша в пещере, вырубленной в Краггаше живом, и высекли на обелиске надлежащее граффито, и обсадили могилу цветущим краггашем.
Тишина и благодать царят кругом. Слева роща краггашевых деревьев, справа нефтеперегонный завод. Тут пивная банка валяется, там порхает непарный шелкопряд. А чуть дальше Марвин открыл чемодан и извлек свое блудное тело. Пыль с него сдул, расчесал волосы. Вытер сопли, поправил галстук. И наконец с благоговейным трепетом надел.
Вот так Марвин Флинн очутился на Земле и в своем собственном теле.
Он вернулся в родной Стэнхоуп и не обнаружил там перемен. Как и раньше, триста миль физического расстояния от Нью-Йорка и несколько столетий духовной и эмоциональной дистанции. Как и раньше, вокруг фруктовые сады и покатые зеленые луга с жующими траву буренками. Вечны и обсаженная вязами Мейн-стрит, и одинокий ночной стон реактивного самолета.
Никто не спросил у Флинна, где он пропадал. Билли Хейк, лучший друг, предположил, что Марвин махнул в какое-нибудь популярное у туристов местечко, в Синьцзян или там в Итурийский тропический лес.
Поначалу Марвина выводила из равновесия эта незыблемая стабильность, точно так же как прежде его сбивали с толку ментальная свистопляска Обмена и замороченные парадоксы Кривомира. Стабильность казалась экзотикой, и Флинн все ждал, когда она померкнет и рассеется.
Но такие места, как Стэнхоуп, не имеют свойства исчезать, подобно миражам, а в таких парнях, как Марвин, рано или поздно умирает стремление к переменам и высшим целям.
Одинокими ночами у себя в чердачной комнате Марвин часто предавался грезам о Кэти. По-прежнему трудно было думать о ней как о спецагенте Межпланетной ассоциации по надзору. А ведь была в ее манерах некая официальность, и нет-нет да мелькал в прекрасных глазах праведный блеск.
Марвин любил ее, но в душе понимал: уж лучше тосковать по ней, чем обладать ею. Cказать по правде, ему уже приглянулась – вернее, переприглянулась – Марша Бейкер, притворно-застенчивая и миловидная дочь Эдвина Марша Бейкера, первого торговца недвижимостью в городе.
И пускай Стэнхоуп не самый лучший из всех миров, он уж точно лучший из тех, которые довелось повидать Марвину. Здесь можно жить без опасения, что на тебя вдруг набросится та или иная вещь или что ты набросишься на нее. В Стэнхоупе исключены метафорические деформации. Корова тут выглядит точь-в-точь как корова, и если назвать ее не коровой, а как-нибудь иначе, это будет недопустимой поэтической вольностью.
Хорошо тому, кто в своем дому, и с этим не поспоришь. Марвин включился в семейный бизнес; люди сентиментальные и умные скажут, что это вершина человеческой мудрости.