Марвин заподозрил, что его провоцируют. Поэтому он ничего не ответил на реплику и принялся обрабатывать ногти крошечной серебряной пилкой.
– Да чтоб меня разрубили вдоль, сложили половинки и стянули моими же кишками! – выругался Черный Дени. – Сдается, один так называемый джентльмен на самом деле никакой не джентльмен, потому как даже ухом не ведет, когда к нему другой джентльмен обращается. А может, этот джентльмен и вовсе глухой? Сейчас мы это выясним, проверим левое ухо парня – с нас не убудет.
– Вы не ко мне ли обращаетесь? – осведомился Марвин подозрительно ровным тоном.
– А то к кому же? – хмыкнул Черный Дени. – Потому как понял я вдруг, что рожа твоя, братец, мне не нравится.
– Да неужели? – процедил Марвин.
– Ага, – громыхнул Черный Дени. – И манеры твои, и вонь твоих духов, и форма твоей ноги, и кривизна твоей руки.
У Марвина сузились глаза. Возникла пауза, полная смертельной угрозы; и в наступившей тишине звучало лишь стерторозное дыхание Дени.
А в следующий миг, прежде чем Марвин успел ответить, в конфликт бесстрашно вмешалось третье лицо. К Черному Дени подбежал горбатый карлик, от силы трех футов ростом, с широкой седой бородой на землистом лице, подволакивая деформированную стопу.
– Ну-ка, что тут у нас? – спросил горбун, глядя на Черного Дени. – Да неужто кровопролитие в канун праздника святого Оригена? Как тебе не стыдно, Черный Дени?
– Клянусь червоточинами в священной Красной горе, я кровь проливаю, когда мне этого хочется, – проворчал громила.
– Давай же, выпусти ему потроха! – прокричал тощий длинноносый парень, моргая синим глазом и щуря карий.
– Давай же, выпусти! – подхватила дюжина голосов.
– Сеньоры, я вас умоляю! – вскричал, заламывая руки, жирный трактирщик.
– Чаво плохого ён тебе сделал?! – воскликнула неряшливая прислужница, и в ее руках задрожал поднос с кружками.
– Эй, оставь в покое щеголя! – Горбун теребил Черного Дени за рукав и ронял слюну из уголка рта. – Он же просто горло промочить зашел.
– А ну, отцепись, дохляк! – рявкнул Черный Дени и махнул правым кулаком величиной с боксерскую перчатку.
От удара в грудь горбун пролетел по залу, пересек весь общий пивной стол и с грохотом битого стекла закончил свой маршрут у барной стойки.
– А теперь, клянусь личинками вечности, – повернулся буян к Марвину, – я займусь тобой.
Марвин по-прежнему обмахивался веером, сидя в расслабленной позе. Человек наблюдательный заметил бы легчайшую дрожь его бедер, слабейшее напряжение запястья, и понял бы: этот юноша предвкушает ссору.
Наконец Марвин снизошел до разговора с задирой.