Все глаза неотрывно смотрят на маленькую дверь. Из-за нее доносятся громкие голоса, словно идет допрос, в полицейском участке: вопрос и после долгая, гнетущая тишина.
Из-за двери высовывается хитрый мужичок в белом халате.
— Чья очередь? — спрашивает он громко.
— Моя, милок, помогай тебе бог, голубчик, сижу здесь с восьми часов.
«Голубчик» не обращает никакого внимания на мужика, выискивая кого-то в толпе, и подмигивает старику в лисьей шапке.
Ливадэ берется за ручку двери.
— А ты куда?
— Студент, пропустите.
— Мало ли что студент, подумаешь. Поздно. Придешь завтра.
Ливадэ тоже торчит здесь с восьми часов, и он врывается в кабинет силой.
— Что это за свинство, господа? — раздается гневный голос.
Но гневается, к счастью, не сам доктор, а его помощник, фельдшер, давнишний знакомый Ливадэ. И назло санитару, хитрому мужичку, пропускает студента в кабинет.
Господин доктор занят, он беседует со своим коллегой из другого отделения. Они называют того-то, вспоминают такую-то, покачивают головами, посмеиваются.
На кушетке лежит раздетый, посиневший от холода цыган. Он так худ, что кажется скелетом, который рассыпался бы, не будь этой туго натянутой желтой пергаментной кожи.
Господин доктор наконец освободился и подошел к кушетке. Внешность у него невзрачная, на носу очки, но манеры, осанка, важность! Он не сомневается, что на голову выше всех своих коллег. Правда, все это — и осанку, и важность, и манеру вести себя — он позаимствовал у одного профессора в Париже, но кому, собственно, какое до этого дело.
До чего же он старается выглядеть значительной персоной, ученым светилом, вроде тех, которых навидался в чужестранных краях. И до чего же он смешон этими своими претензиями, этот маленький, невзрачный провинциальный лекарь в круглых очках.
При всяком удобном случае он игриво заговаривал с медсестрами по-французски, оказывая им всякие знаки внимания, иной раз ему удавалось выдавить из себя и немецкую фразу.
— Кто такой? — обратился он к Ливадэ.
— Студент.
— Раздевайся.
Доктор поставил ногу на приступочек возле кушетки и дотронулся до цыгана стетоскопом.
— Сядь!
Цыган с трудом приподнялся.
— Откуда?
— Из Чурилы, прощения просим, ваша милость.
— Не проси прощения, не в церкви. Четко и прямо отвечай на вопросы.
— Целую ручки, ваша милость.
— Прекрати! Вот народ! Стоит заговорить, не остановишь!
— Целую ручки, ваша милость.
— Цыган, замолчи! — рявкнул во всю глотку фельдшер.
— Ворона чертова, — обругал цыгана и господин доктор, вспомнив, что он великий врач, и хлопнул больного стетоскопом по лбу. — Дыши глубже!