— Думал я, выучишься ты, помогать нам станешь, стар я стал, а как горбил, так и горблю… один-от на себе воз тащу… обидно!..
Так повторяется изо дня в день, с тех пор как сын вернулся. Заранее чует он, когда старик заведет свою канитель, а уж как начнет, не остановишь, — пилит, пилит… В предвкушении этих попреков сын всегда ежится. Тяжелым бременем ложатся на душу отцовские слова.
В ту самую первую ночь, когда старик вдруг ни с того ни с сего заговорил, сын ужасно встревожился, вскочил с постели, хотел бежать куда глаза глядят — тяжелы, ох как тяжелы показались ему укоры отца. Но, дойдя до двери, он упал на порог и заплакал в голос. Мать проснулась, накинулась на старика, на куски его готова была разорвать, орала, что всем он жизнь отравляет своим ворчанием. Мало ему, что в старуху ее превратил, так теперь родного сына из дому выживает. Старик, разобиженный еще сильней, разворчался, ругал дом, где все не как у людей, бестолковое хозяйство, где все не ладится, а все отчего? Хуже нет, коли баба в доме верховодит, никакого толку от этого не жди. А теперь пусть хоть все огнем горит, не скажет он больше ни слова, молчать будет как проклятый…
Но «проклятый» молчал недолго… И изо дня в день повторяется одно и то же. Вот и теперь нудит он заунывным голосом:
— Читаешь?.. Ну читай, читай…
Говорит, говорит, жалуется… Но сын будто и не слышит, замкнулся в себе, уполз как улитка в раковину, словно скорлупой обволокся, и, что бы отец ни говорил, ему нипочем, вытащить его из раковины невозможно. Но, бывает, порой лопается тонкая скорлупка, ранимой становится душа, отцовские жалобы язвительной болью жалят ее, и тогда сын один-одинешенек в ночи тихо плачет…
Успокоившись, студент выпрастывает из-под одеяла руку, закладывает под голову и, глядя в потолок, вновь предается своему любимому занятию — мечтам. И надолго мечты отгоняют сон…
Видится юноше бурная и увлекательная студенческая жизнь, особенно приятная для тех, у кого водятся деньги. Вспоминает он, как преподаватель славянских языков предложил ему поехать учиться за границу, но вышло совсем по-другому, пришлось ему оставить занятия, угодил он в больницу с «катаром легких», а после увезли его домой. Он помнит, как закутали его в толстое покрывало, запеленали как младенца, чтобы не простыл он в тонком и легком пальтишке, везли его в телеге, запряженной двумя волами, долго тащилась она по избитой, в ямах дороге, конца краю, казалось, не будет этому путешествию…
И вот он дома, «на лечении» — да какое уж там лечение, только салом и лечится, молока нет, на врачей денег нет, на лекарства тоже. Чтобы отправить одно письмо в город, матери приходится продать курицу, да еще и тащится за десять верст пешком.