— Не ему надо думать об сестре да брате, а тем, кто их на свет произвел! — крикнула Ана, появившись на пороге. — Вы в одном платье к Урканам пришли, в нем и убирайтесь! Не ваше все!
— Ах ты, тварь поганая! — закричала Лудовика, да так протяжно, что голос ее отозвался на другом конце села. Она бросилась к плите, и, если бы не Валериу да подоспевший работник, котел с горячей мамалыгой полетел бы прямо в голову Ане. — Убью! Уничтожу! Придавлю гадину! Падаль! Пустите! Попомнит она меня, мерзавка! Пустите! Пустите!..
— Отпустите ее, отпустите! Пусть только попробует подойти! Пусть попробует! — отзывалась Ана с порога.
— Ах ты, гадюка, вползла в мой дом, чтобы отнимать землю у моих детей? Мразь! Дочь жида и шлюхи!..
— Брось, мать, не горячись! — успокаивал ее Валериу, с трудом удерживая. — Тебя ж никто не гонит, будешь жить у нас, хочешь — работай, не хочешь — так живи, никто тебя не заставляет. Живи, как другие бабки, прохлаждайся в тенечке да крути свое веретено.
— Меня в бабки? Меня, которая своим горбом все это наживала, в нахлебницы берешь? Тридцать лет я трудилась в этом доме! И мне, мне ждать, когда вы мне милостиво положите еды в тарелку! Тьфу на тебя! — Лудовика плюнула ему прямо в глаза. — Вон из моего дома! Я лучше сожгу его, а вам не достанется! Вон! — Лудовика вырвалась у него из рук, бросилась в комнату, схватила в охапку их постель и вышвырнула во двор.
Несколько запоздалых прохожих, остановившись у ворот, стали глазеть на разбушевавшуюся Лудовику, посмеиваясь: мол, вот дает жару. Старики Урканы молча отсиживались у себя в домике, не смея высунуть нос.
Валериу чуть было не замахнулся на мать кулаком, но, вовремя сообразив, что ее не испугаешь, только еще пуще рассвирепеет, он молча подобрал раскиданную по двору постель и одежду и поплелся на сеновал: все равно теперь дома покоя не дадут, не поспишь.
— Иди отсель, дуреха! — прикрикнул он на жену, увязавшуюся было за ним. — Не могла удержать язык за зубами!
Троян, понимая, что его ожидает, отсиделся в кукурузе, покуда не стемнело, тихонько пробрался в сенцы и улегся рядышком с Мариоарой. Ночь была прохладная. Дрожа от холода и страха, ребятишки слушали, как разорялась и голосила мать, будто у нее пожар в доме, голосила так, что слышно было на другом конце села. Сунув под голову пук конопли да плотно прижавшись друг к другу, чтобы не озябнуть, ребятишки сладко уснули.
*
Симион проснулся поздно, когда все небо сияло звездами. Он весь вымок от росы, голова трещала, отдавая острой болью в висок. Он утер тыльной стороной ладони рот, расправил одеревеневшие плечи, распрямил спину.