Если разобраться, все так и есть.
— Господин сарр Клименсе, это не ответ.
— Тогда: «Он всю жизнь пытался быть порядочным человеком. Далеко не всегда у него получалось, но он хотя бы пытался»
Наверное, не самая удачная эпитафия, но мой ответ был искренним.
— А что вы подразумеваете под словом — порядочность?
В нашей свите теперь есть свой шут. Которому и положено дерзить.
— Надеюсь то же, что и вы.
— Исчерпывающе, — кивнул Синдей с таким видом, как будто ответ я дал ему пространный. — Ну а я, в свою очередь, желал бы, чтобы на моем могильном камне было начертано единственное слово — «Завидуйте!»
— Ну и чему там завидовать? — фыркнул Александр сар Штроукк. — Тому, что вас доедают могильные черви? В то время как другие продолжают наслаждаться всеми прелестями жизни? Браво, маэстро: вы поразили меня в очередной раз!
Это была слабая попытка Александра отомстить.
— Молодости свойственно легкомыслие, — пожал плечами Синдей, отчего широченные поля его соломенной шляпы заколыхались. — И только с возрастом, при условии, что обладаешь достаточным умом, начинаешь понимать: все страсти, желания, чаяния — суета сует. Хотя некоторым в этом смысле везет, и они умны не по годам. Взять, к примеру, господина Даниэля сарр Клименсе.
Понятно, что я сразу же напрягся: развитие его мысли не сулило мне ничего хорошего.
— Человека, который несмотря на свои все еще юные года добился того, чтобы имя его стало широко известно далеко за пределами нашей с вами родной Ландаргии. Всего-то тем, что наколол на кончик своей шпаги десяток-другой людей.
«Больше, Синдей, гораздо больше», — мысленно поправил я, все еще не понимая, куда именно он клонит. — Причем не только шпагой: случались у меня дуэли и на пистолетах».
— Частью законченных негодяев, но и остальные никак не могут служить образчиками добродетели.
— И к чему вы все это произносите? — выдержки мне не хватило.
— Но в последнее время его все чаще посещают мысли, что любая жизнь бесценна, — не обратив никакого внимания на мой вопрос, продолжил Синдей.
«Да, в этом он прав полностью. Непонятно только — откуда он узнал о них, ведь я никогда и ни с кем ими не делился? За исключением Клауса, но вряд ли тот начнет с кем-нибудь обсуждать наши беседы наедине».
— А еще сарр Клименсе мне нравится тем, что научился бороться со своими страстями.
Клаус все чаще на меня посматривал, и в его взгляде ясно читалось: «Даниэль, я тебя не узнаю! С твоим-то языком, нет ничего проще заткнуть ему рот единственным язвительным замечанием. В то время как ты продолжаешь внимательно слушать весь тот бред, который он несет».