Но людям нравятся сумасшедшие. Они вызывают у людей восхищение.
Сильвио повернулся к собору. Да, безумие восхищает. Достаточно посмотреть на это грандиозное сооружение. Приходится признать, что в конечном счете тот ненормальный, который однажды задумал возвести этот невообразимый собор, пусть даже его строительство растянулось на пятьсот лет, не ошибся. Наверняка он настаивал, что шпиль должен быть вознесен высоко в небеса, не имея себе равных во Франции, а то обстоятельство, что при этом погибнут тысячи рабочих, нимало его не смущало. О безопасности труда в те времена никто не думал, но вспоминать об этом сегодня как-то не принято. Все всё забыли. Забыли гору трупов, забыли варварские нравы. И восхищаются безумцами.
Инспектор посмотрел на часы. Пора. Со школьных лет у него сохранилась привычка к пунктуальности. Он покинул Соборную площадь и устремился под арки торгового пассажа. «Улица Карм», – написано было на табличке. Музей, если он верно разобрался в схеме, должен быть слева. Бенавидиш свернул в узкую улочку, застроенную домами с фахверковыми фасадами. Здесь, в средневековой части Руана, он чувствовал себя неуютно. Город напоминал ему лабиринт, родившийся в чьем-то больном сознании. Уж не в сознании ли того самого типа, который задумал выстроить самый высокий в стране собор? Как ни старался Сильвио, у него не получалось полностью сосредоточиться на поиске нужного дома. Из головы не шло дело Морваля. Он носом чуял – что-то в этом деле не то. Можно подумать, что некий хитрый и злобный кукловод дергает участников трагедии за ниточки, заставляя совершать те или иные поступки. Этакий Мальчик-с-пальчик, коварный, как Макиавелли, – знай себе разбрасывает на дороге камешки, чтобы все шли туда, куда он задумал. Но кто же он такой?
Сильвио вышел на площадь, названную в память о 19 апреля 1944 года. И еле-еле успел отскочить в сторону от детской коляски, которую катила решительного вида мамаша. Коляска, не сбавляя скорости, проехала ему по ноге. Инспектор машинально пробормотал извинения. В мыслях неотступно крутился все тот же вопрос. Кто?
Жак Дюпен? Амаду Канди? Стефани Дюпен? Патрисия Морваль?
Живерни – совсем небольшая деревня, и местные жители постоянно твердят, что у них все знакомы друг с другом. А что, если в тайну посвящены тоже все? И все держат рот на замке? Взять хоть случай с тем мальчиком, утонувшим в 1937 году… Бенавидишу лезли в голову самые дикие предположения. Он додумался до того, что начал подозревать Серенака в нечестной игре. Ну в самом деле, патрон ведет себя более чем странно. К тому же эти совпадения… Лоренс не скрывает, что помешан на живописи, – вон весь кабинет себе завесил картинами. Да и до того, как получить назначение в Вернон, работал не где-нибудь, а в отделе по борьбе с незаконной торговлей предметами искусства. И тут вот вам, пожалуйста, убийство коллекционера! Как по заказу. И где? В Живерни! Это не говоря уже о маниакальном упорстве, с каким Серенак пытается повесить убийство на Жака Дюпена, одновременно флиртуя с его женой. Сильвио поделился своими опасениями с Беатрис, но жена и слушать его не пожелала. Она без ума от Лоренса. А ведь виделись всего-то один раз!