– Хотя как раз алиби у него есть.
Серенак вздохнул:
– Два часа назад я позвонил судебному следователю и попросил освободить Жака Дюпена. Так что сегодня ночью Жак Дюпен будет спать в своей постели…
Не дожидаясь, пока патрон пустится в рассуждения о своей интуиции, Сильвио Бенавидиш продолжил:
– Во-вторых, шифр на обороте снимков позволяет нам утверждать, что из пяти представленных на фотографиях женщин спали с Морвалем всего две – Алина Малетра и неизвестная в синем халате, помеченная «17–03».
– Допустим, – снова кивнул Серенак. – Семнадцать свиданий. И Морваль спал с девушкой, стоящей перед ним на коленях. Ну и что?
– Если принять гипотезу, что у Морваля был ребенок, родившийся, скажем, лет десять назад, то из всех претенденток его матерью может быть только она – женщина в синем халате.
61
С террасы ресторана «Нормандский эскиз», окруженной клумбами с колокольчиками, кошачьей травой и пионами, открывался изумительный вид на деревню Живерни. С наступлением темноты, когда загорались фонари, расставленные среди цветущих растений, импрессионистский дух картины становился особенно убедительным.
Жак не притронулся к закуске. Тарелка с карпаччо из фуа-гра так и стояла перед ним. Стефани, заказавшая себе то же самое, деликатно поклевывала из своей тарелки, смущенная отсутствием у мужа аппетита. Жака освободили примерно час назад, в начале десятого. Двое жандармов привели его на улицу Бланш-Ошеде-Моне, почти к самому зданию школы.
Жак не сказал ни слова. Молча подписал бумагу, протянутую стражами порядка, крепко сжал руку Стефани и с той минуты не выпускал ее, пока им не принесли еду. Теперь же его рука сиротливо лежала на столе, пальцы катали шарики из хлебных крошек.
– Все будет хорошо, – попыталась успокоить его Стефани.
Столик в «Нормандском эскизе» заказала она, не советуясь с Жаком, и сейчас размышляла, правильно ли поступила. Почему-то ей показалось, что так будет лучше. Лучше провести время в «Нормандском эскизе», чем идти домой. Исполнить некий ритуал. Она надеялась, что здесь, на людях, Жак не станет устраивать истерики и будет вести себя достойно. Что он все поймет…
– Вы закончили, месье?
Официант унес его нетронутое карпаччо. Жак молчал. Стефани говорила одна. Рассказывала о школе, о своих учениках, о конкурсе Теодора Робинсона, о том, что картины надо сдавать уже через два дня. Жак слушал, и в его глазах светилась нежность. Конечно, он ее поймет. Жак всегда ее понимал. У нее всегда было ощущение, что он знает ее наизусть. Он любил ее рассказы о школе. Школа отнимала у него жену, но с этим он легко мирился. Наверное, тюремщикам всегда нравится, когда заключенные рассказывают им о птицах и небе…