Стараясь не разбудить спящую девушку, Валентин осторожно сел. Покрутив головой, поднялся с дивана и сделал неуверенный шаг. Левую ногу — ту самую, которую покалечили некогда клыки сторожевого пса, свело от боли. Вот они, последствия снов! Помассировав мышцы, он бесшумно оделся и выскользнул из квартиры.
Город еще не проснулся. Прохлада царила на улицах, и движение доставляло Валентину невыразимое удовольствие. Наращивая темп, он побежал по темному тротуару. От снов, от мыслей, от прошлого. Ему хотелось вымотать себя до обморочной усталости. Прямо с утра. Дымя выхлопами, мимо проносились редкие машины, и он задерживал дыхание, пытаясь терпеть до последней возможности.
Только так можно было добиться желаемого! Вытеснить муками и усталостью воспоминания.
Кавалькада велосипедистов ехала в направлении городского пруда, и он не раздумывая повернул за ними. Солнце только-только показалось над крышами.
Длинные тени смешили своей худобой и призрачной незавершенностью. Остановившись возле пруда, он скинул с себя одежду. Радужная пленка, плавающая там и тут, не пугала. Он по-прежнему испытывал перед водной стихией благоговейный трепет.
Никто и никогда не откроет всей правды морей и океанов. Ни физики, ни величайшие из поэтов и художников. Когда-то давно его спасла мелкая, захлебывающаяся на перекатах речушка… Вода была его талисманом, в ней заключалось спасение. Набрав полную грудь воздуха, Валентин нырнул…
Домой он вернулся успокоенный. Наскоро ополоснулся под душем и, вытираясь полотенцем, прошел на кухню. Дед уже вернулся из магазина и, распаковывая авоськи, вполголоса материл чиновников и народных депутатов, которых, елки зеленые, не мешало бы на месячишко заставить пожить на пенсию простых людей.
Делал он это, как всегда, беззлобно, даже немного нараспев. На вошедшего Валентина взглянул осуждающе:
— Все гулеванишь? За комнату плотишь, а не ночуешь. Не жаль рублишек-то?
Или деньги легкие?
— Не легкие, дед, — дурные.
— То-то и оно, что дурные, а то бы считал копеечку!
— Беднее нищего, дед, умирающий с голоду.
— Дурак ты, Валя. Ну, да ничего, поживешь с мое — образумишься. А может, и раньше поймешь. Подцепит какая-нибудь грудастая и подарит парочку писунов. Враз поумнеешь.
— Разве ж я спорю? — Валентин улыбнулся.
— А кто тебя просит соглашаться? Спорь, возражение имей! На то тебе голова и дана!.. — Что-то неожиданно вспомнив, дед оборвал самого себя:
— А я вот тебе не рассказывал, что углядел давеча на нашем столе? Не здесь, а во дворе — где с доминошниками обычно собираемся?
— Ну?