Серж хотел было возразить: на кой ляд обходить по периметру, когда через несколько дней оно так и так осточертеет? Однако Роман уже двинулся, и Серж, снова уставившись парию в спину и избавившись, таким. образом, от власти гипнотизирующих каких-то, мать их так и перетак, светлых Ромкиных глаз, подумал, что в этой черной форме, с дубинкой у пояса и с газовым пистолетиком в открытой кобуре на боку его временный начальник очень напоминает американского полицейского из фильма — если только американский полицейский из фильма может оказаться в нашем бардаке. Да нет, не мог американец сниматься на таком фоне, в этаких русских Помпеях — у бетономешалки, укрытой двадцатилетней окаменевшей пылью, и среди прочих не распознаваемых вот также сразу строительных цацек, только что вынырнувших вдобавок из-под снега. Кто там, кроме эсэсовцев, ходил в черной форме? В гражданскую войну «каппелевцы» вроде бы ее носили, «анненковцы», прочая белая сволочь. Только здесь, в охране этой долбаной, фельдфебель, как и у беляков, мог оказаться взводным, а поручик в рядовых… «Поручик Безверхий, налейте вина!»
Они доплелись до угла, повернули — и смолкло за забором чавканье по грязи невидимых прохожих, притих и обессмыслился как-то беззлобный матерок двух горожан, остановившихся, видать, чтобы потолковать. Серж усмехнулся: так вот, ненароком, можно и подслушать чужой секрет. И тут же отвлекся — ему, по-прежнему видевшему Ромку только со спины, показалось, что тот вытянулся, словно бы отдавая честь, хоть руку к берету не подносил. Опять галлюники, мать их! Или… Предупреждать надо!
— «Ой чего ты, девка, ходишь,
Не боишься мертвецов?» —
«А зачем мне вас бояться?
Тут мой милый схоронен».
Кладбище там, старое Мулявское. Понял?
— Понял, шеф.
И ничего как раз не понятно. И в первую голову, с кем себя сержант ассоциирует — с девкой, что ли? Нет, вряд ли. Скорее с тем «милым» — блатной сироп, романтика… Выходит, Роман не знает, что и тут, где теперь стройплощадка, тоже было кладбище? Серж зазевался, нога соскользнула в лужу, и жидкая грязь заползла в кроссовку.
— Я же убеждал в подразделении не материться!
Все подразделение тебе снится, сержантская твоя душа…
— Скажи лучше, шеф, где я смогу получить форму, а то с моей обувкой тебе мата в подразделении не искоренить.
— Я узнавал. Велено выдать тебе Витюнину форму и снаряжение. Форму отнесешь в чистку, ботинки себе сам подберешь, чеки отдашь в бухгалтерию — оплатят. Ясно?
— Тьфу ты. А что с Витюней-то вашим стряслось? Мне и дырки в форме прикажешь заштопывать?
— Дырки, дырки… Витюня уволился, с нами не попрощавшись. Заявление оставил, это правда, и мне записку, что срочно отчаливает… Вот отсюда наша дура хорошо смотрится.