Я села подле Чезаре.
– Матушка, – сказал он, – позволь представить тебе синьора Саламандер-Арденте, нашего бравого капитана.
Свекровь выразила счастье таким кислым тоном, что у меня свело скулы, и похвалила цветущий вид нового родственника, предположив, что все положенное судьбой здоровье досталось Филомену, минуя меня.
Братец не обиделся, а мог бы, между прочим. Он смотрел на синьору Муэрто как сирота на десерт. Да и чего ему оскорбляться, ведь это не его только что обозвали дохляком, а всего лишь его единственную сестру. Такая ерунда, право слово.
– Госпожа… – лепетал рыжий предатель. – Хозяйка… Это честь…
– Оставьте, капитан, – строго прервала его матрона. – Мы побеседуем с вами позднее.
Филомен низко поклонился и продолжал кланяться, пятясь от стола. Я, конечно, могла бы удивиться его странному поведению, или представить, как его кусали материковые вампиры, или посчитать количество оливок на серебряном блюде передо мной. Но Чезаре взял меня за руку и спросил:
– Где ты была?
– Плакала в чулане.
– Все полтора часа?
– Именно.
– Не ври, я там тебя искал.
«Сам не ври! Я прекрасно знаю, где именно ты находился!» – могла бы я ответить, но промолчала. Чикко сбежала по моей руке на стол. Мы оба посмотрели на саламандру. Она была золотой.
– Кстати, – протянул супруг, – я тоже не был с тобой до конца честен.
– В чем именно?
Маджента подбросила оливку как мячик. Командор да Риальто со своей стороны стола провозгласил:
– Скоро полночь, мы встретим карнавал словами его серенити.
Дож встал и поднял бокал, на его ободке помахивала хвостиком малышка-саламандра.
– Дамы, доны, синьоры и синьорины, господа, граждане безмятежной Аквадораты…
Чикко вела себя странно. Я наблюдала за ней, скосив глаза. Маджента окунула хвост в вино, тряхнула им, брызги заалели на скатерти. Саламандра оставалась золотистой, но хвост, которым она теперь размахивала без остановки, стал глянцево-черным.
– …в этот праздничный час… – продолжал Чезаре.
Я не слушала. Чикко спрыгнула на стол, подбежала к моему бокалу, повторила свои манипуляции. Опять черный хвост. Речь супруга подходила к концу, гости поднимались с мест, чтоб выпить стоя. Руку, которой я потянулась к бокалу, обожгло огнем. Не фигуральным. Саламандра выпустила в меня струю пламени.
Бокал я все же взяла, но так неловко, что содержимое его выплеснулось на грязную уже скатерть.
Отсалютовав пустой посудой, я шепнула:
– Не пей, вино отравлено.
– Я знаю, – ответил дож, широко улыбаясь гостям. В его бокале уже было пусто, как и когда он успел его вылить, я не заметила. – Кстати, о лжи, Филомена. Развода я тебе не дам.