Крапивин настаивал, что такая кровопотеря однозначно говорит о смерти. Судмедэксперт Канареев возражал, что аналогичное пятно могли дать с равной вероятностью и пол-литра крови, и два с половиной, а точнее никто не скажет, так как за почти четверо суток жидкость сильно смешалась с глиной. Вяземская из своего технического угла логично заметила, что неважно, сколько крови, главное – откуда она вытекла, чего установить не представляется возможным. С тем, что оттащить прапорщика могли боевые товарищи с целью оказания первой помощи, соглашался даже Крапивин. Так что следы падения и волочения сами по себе мало о чём говорили.
Ну а пуговица вообще не говорила, будучи немым свидетелем ничего и всего. На ней имелся отпечаток пальца, но до того смазанный, что установить принадлежность не вышло.
На пуговице-то Карибский и споткнулся.
Кровь, следы на глине – первая серьёзная находка за всё расследование. То есть надо копать дальше, но сил не было. По крайней мере, сегодня.
Его клонило в сон, перед глазами двоилось, всё тело ныло, как дошкольник, не желающий отправляться в детский сад. Сказывался перелёт из Испании, смена климата и часовых поясов, а также то, что пообвыкнуть и отдохнуть майору не позволили. Да и возраст вовсе не мальчишеский. Казалось бы, всего тридцать три года, но ведь и не восемнадцать!
Словом, Карибский разогнал всех по койкам и сам отправился спать, добравшись до кровати в командно-штабной машине, которая казалась генеральной репетицией рая. Сознание покинуло майора в двадцати сантиметрах от подушки. Он уснул, и последней мыслью, пронёсшейся через расколотый калейдоскопом цветных осколков мозг, была фраза: «Разбудят раньше времени – застрелю».
Ему снился тяжёлый невнятный кошмар из фрагментов и обрывков собственных воспоминаний и чего-то ещё, пришедшего извне, но страшного, страшного, страшного! Майор мучился, задыхался, ему казалось, что он вновь на иссушающей испанской жаре, что нечем дышать, что горло растрескалось от жажды, и он готов продать душу за глоток воды и хотя бы десять минут в прохладе.
Голос подполковника Ройзмана, отчаянно картавя, вещал: «Вы таки сошли с ума, майор, здесь купаться нельзя, это не море, а какой-то суп из аномалий и мутантов, щоб я был так сказочно здоров». Но у начальника этапно-заградительной комендатуры Картахена-3 было лицо его жены, и губы её двигались в противном несоответствии произносимым словам.
Потом он бежал без направления и цели, ноги вздымали песок, но пейзаж вокруг удручающе не менялся, будто он не двигается с места. Прибой шумел в стороне, но вместо упоительного шелеста волн слышались слова ЭВМ «Сетунь», которая занудно рассуждала о диалектике.