Геленджик был сожжён дотла ударами крылатых ракет. Там шестнадцать спецназовцев напоролись на отступавшую часть американской морской пехоты, которой тоже досталось. Но их было человек сто.
Из боя сумели выйти только Гриневицкий и Ильичёв, который тащил раненого командира на закорках пять километров.
– Эй, Дед, завязывай, – просипел, наконец, капитан. – Не могу больше, я… всё.
– Не дури, – отрезал Паша.
– Я всё равно сейчас сдохну, так хоть не мучай! Больно!
Ильичёв опустил товарища на горячие июньские камни, положив рядом автоматы – свой и его.
Оба более ничем не напоминали бравых вояк, которыми вступили в войну. Гриневицкий с бородой, свалянной в кровавый войлок. Паша с жидкой порослью вокруг лысины. Одетые в трофейное американское рваньё. Лишь автоматы сохранились родные – калашниковы, благо патронов к ним можно добыть без труда.
Одного взгляда хватило, чтобы понять, что командир опять прав. Он умирал. Пуля в голени, рассечённое осколком плечо, дыра в груди, дыра в животе.
– Ног не чую. Даже голень не болит.
– Потерпи, брат.
– На х… твоё «потерпи», всё мне, всё. Давай… ты знаешь, что делать.
Ильичёв знал. Подобрав автомат, он прицелился в голову капитана.
– Дед, иди… в расположение… понял? Будь там… склад экспериментальный, надо сберечь. Склад – важно! Это склад ТАФР, понимаешь? Будь при нём… что бы ни случилось… До дальнейших распоряжений… только дойди… слово?
– Слово, – пообещал Паша и выстрелил.
* * *
В расположение Ильичёв вернулся ещё через три месяца.
Городок Энергия был пуст, хоть и относительно цел. Несколько дырок от бомб не в счёт – старлей по пути видал такое, что родная часть казалась образцом сохранности. Но всё хорошее на этом кончилось.
Началось «всё плохое».
Связи не было.
Вообще. Никакой. Кабели обрубило напрочь, молчала и рация.
Нормальный военный человек на уровне инстинкта рвался доложить начальству об исполнении задания и собственном прибытии по месту службы, но связь… подвела. И ведь не уйдёшь! Боевой пост как-никак!
Три года старший лейтенант прожил форменным Робинзоном среди лесного океана, без единого человеческого лица, без единого голоса или точки-тире в эфире. Никто не шёл его сменять, не было приказов, ничего. Точнее, один приказ был – последнее распоряжение капитана Гриневицкого.
Трудно объяснить, как он не рехнулся за это время.
А может, и рехнулся.
По крайней мере, когда из леса появился первый монстр, которыми будет наполнена вся последующая карьера Ильичёва, он воспринял его без истерик. Ну монстр, и что теперь? От пулемётной очереди или гранаты, как выяснилось, чудовища загибались ровно так же, как любое другое существо на земле.