— Когда это было?
— Без четвери пять пополудни.
— Больше никого не было?
— Нет, никого.
— Вы свободны.
— Чем занят наш второй? — обратился начальник сыска к Жукову.
— Выехал в купеческий клуб. Снимать слежку?
— Нет, — строго сказал Путилин. — Напротив — усилить.
— Но ведь преступник повесился, и все улики в наличии — баул, драгоценности!
— Я уверен, что украшения недорогие. А письмо слишком. гладко написано. Вот что. Найди бумаги, писанные рукой нашего Хлестакова, возьми его записку и с утра поезжай в окружной суд. Там организована судебно-фотографическая лаборатория. Передашь бумаги Евгению Федоровичу Буринскому, пусть попробует ответить, сходится почерк или нет? Завтра узнаем, пользовался ли он гримом. Сомнение — вещь настойчивая: требует ясности, а ее как раз к нет.
— Но второй-то под надзором, ни минуты не оставляли одного.
— Ой ли? А в клубах? Там догляда ведь не было.
— Но за входами следили наши агенты.
— Значит, щелочку нашел, он приучен пользоваться гримом.
— Вы все-таки уверены, что разыскиваемый — Дмитрий Львович?
— Больше да, чем нет.
Буринскому много времени на сличение почерков не понадобилось: сказался опыт. Положил на столе рядом несколько бумаг, в том числе и предсмертную записку, обследовал с лупой не то что каждую буковку — каждую завитушку.
— Определенно могу сказать одно, что принесенные бумаги написаны одной рукой, а вот это, — он указал на предсмертную записку, — подделка. Немного изменен наклон букв, завитки кто-то старался скопировать, но вот здесь, например, не вышло.
— Спасибо, — пролепетал Жуков. — Я доложу Ивану Дмитриевичу.
— Передавайте мой поклон господину Путилину, рад буду видеть его в моей лаборатории.
Путилин по дороге на службу заехал в анатомический театр.
— А ведь вы, Иван Дмитриевич, оказались правы, — сразу приступил к делу доктор. — Если б вы не выразили сомнения, голубчик, я просмотрел бы. На шее одна борозда, признаков борьбы и отравления нет, по всем приметам человек решил свести счеты с судьбою добровольно. Ан нет, под волосами я след обнаружил. Данного господина сперва ударили длинным круглым предметом, наподобие дубинки, обернутой мягкой тканью или кожей, и в бессознательном состоянии надели петельку. А гримом сей господин не пользовался. Более добавить ничего не могу.
— Этого вполне достаточно. Теперь мне понятно, что произошло. Преступник хитер. У меня сейчас одна забота, чтобы он не ускользнул от правосудия.
— Отчет, Иван Дмитриевич, пока не готов, но к обеду пришлю с курьером.
— Можно теперь не спешить, мне важен был ваш вывод.
Войдя в кабинет, Иван Дмитриевич подошел к окну. День обещал быть жарким, на небе ни единого облачка. По булыжной мостовой с грохотом катились повозки. Но мысли Ивана Дмитриевича были далеко. Либо искомый Хлестаков заметил агентов и решил поиграть с ними, либо он настолько хитер, что продумал несколько ходов наперед. Узнал от кого-то о поисках однофамильцев по определенным приметам, даже если и что-то отрывочное услышал, смог сообразить. Если так, то с Сергеем Ивановичем был знаком, хотя бы и шапочно. Может, сталкивался с ним в каком-нибудь клубе или в ресторации, которых пруд пруди… Вот и получается, что преступник известен, а взять его все равно нет возможности — нет доказательств. Бывшие подельники опознать в лощеном господине своего главаря не сумеют, слишком хорошо тот гримом пользуется. Прямо-таки артист!