К вечеру у него поднялась температура, и я пошел готовить жаропонижающее, а по возвращению услышал дикий крик из его каюты. Из открытой двери в нос шибануло мерзким запахом паленой плоти. Я уткнулся в воротник, метнулся внутрь - и отвар вылился из опустившейся кружки. Внутри меня встретили матросы. У одного, того самого, ратовавшего за методы покойного врача и вербовавшего меня в хаоситы, в руках покачивался длинный раскаленный прут. В изголовье кровати сидел господин Чан и гладил бледного Хван Цзи по спутанным волосам и просветленно улыбался. Нитки от швов лежали на полу.
- Идиоты, - прошептал я, не в силах смотреть на их полные превосходства лица. - Вы же его только что убили. Я не справлюсь с нагноением.
Матрос взмахнул прутом, очертив в воздухе сияющую дугу, и выдал:
- Рана и должна гноиться! Тит не ошибался! Он был самым лучшим!
- Господин Чан, ладно они, - кипя от гнева, процедил я, - но вы-то? Как вы согласились на такое? Вы же мне доверяли! Я же доказал, что знаю, что делаю!
Господин Чан перевел взгляд с племянника на меня.
- Но вы же сами сказали, что не умеете! Вы сами признались, что не работали с такими ранами, вы изобретали лекарства! Я уважаю ваши способности, но ваша молодость... В таком юном возрасте следует больше слушать старших и набираться опыта, а не потакать самоуверенности.
Я в сердцах запустил кружку в стену.
- Я не умел! Но знал! Я знал, что надо делать! И я вам не безмозглый юнец! Мне тридцать лет! - я тяжело выдохнул, смахнул волосы с лица и отвернулся. - Вы все меня очень разочаровали. А особенно вы, господин Чан. Когда он начнет бредить от жара, вы вспомните обо мне и придете. Вы будете умолять спасти. Но я ничем не смогу ему помочь. Вы сделали всё, чтобы он умер.
Матросы, господин Чан и сам Хван Цзи смотрели на меня с каменными лицами. Непробиваемыми в своей слепой уверенности. Я развернулся и вышел, хлопнув дверью.
Гнев кипел внутри, шипел ядовитой кислотой, хотелось схватить веревку и вздернуть всех этих недоделанных эскулапов на рее. Чтобы не натворить дел, я закрылся у себя и отвел душу на ни в чем не повинной посуде. Не помогло. Бурлящая чаша с ядовитым кипятком превратилась в вулкан с тягучей раскаленной лавой. Добавилась усталость. Я напоследок перевернул стол, пнул ножку кровати и, зашипев от боли в пальце, рухнул на кровать.
- А ведь казались нормальными людьми! Хаоситы, вашу мать!
Меня так и подмывало запереться у себя до конца поездки и гордо игнорировать этих самодеятелей, пока Хван Цзи не загнется от инфекции. Воображение со злобным предвкушением рисовало композицию из кланяющегося господина Чана, унылых матросов и бледно-зеленого, замученного хаоситскими методами пациента. Я бы встал над ним и со скорбным лицом развел руками, сказав: «Я же вам говорил!» Все бы точно прониклись.