Тем временем, близился полдень, и Линь Кэ, уже приплясывающий от нетерпения, схватил в охапку мою писанину, и, не попрощавшись, умелся вон, я же воздал должное вину и остаткам утки. Но среди многочисленных талантов, достоинств и качеств этого старого Дао никто, никогда и нигде не смог обнаружить скромность, и ничто не остановило меня от того, чтобы заказать еще этого великолепного вина.
Тем временем, судя по звукам сверху, состязания давно начались. Своим обостренным слухом я прекрасно все слышал: убогие двустишия, склоняющие на все лады внешность Линь Кэ, и в ответ им скромные вирши авторства этого мастера. А потом младший Линь начал читать мою поэму, про юного мастера Ма Гуаньмина из славного семейства Ма.
Вариант 1, авторский.
Над долиной Ухань плывут облака,
Стелет дымкой туман, белый, словно вино,
Юный Ма Гуаньмин, накурившись слегка,
Полз домой, спотыкаясь об козье говно.
Мог копать/не копать, пас овец, пас коней,
Кур доил, стриг свиней — он на все был мастак.
Но друзья говорили — отстань от зверей,
Есть «певички» для этого, чертов дурак
Гуаньмина учили друзья каждый раз:
Штопай дыры в штанах и спину побрей,
Брось овцу, и умойся, тупой свинопас,
Но не слушал он их — с овцой ведь верней.
Что случилось же с ним? Я поведаю вам.
Над землей и под небом печальнее нет,
Той баллады о брате (что брат лишь козлам),
Младшем Ма, накопившем пару монет.
Хохотал и кричал он: «весь мир теперь мой!».
Деньги жгут кошелек — удовольствия ждут,
Но фантазии нет — Ма немного тупой,
Гуаньмина в бордель его ноги несут.
Старый страшный сарай, и старуха при нем,
Тусклый синий фонарь мрачно с крыши свисал,
Гуаньмин захотел туда насовсем,
От коров и овец он немного устал
Бабке деньги свои ссыпал ловко в карман,
О тех самых «певичках» всю жизнь ведь мечтал,
Он ворвался в сарай, резко, как ураган,
И услышал там: «Брат, я давно тебя ждал!».
Там «певичка» сидит, он высок и широк,
Ликом страшен, небрит, перегаром вонюч,
Говорит: «Заходи! Раздевайся, дружок!»
Гуаньмин от тех слов стал ужасно пахуч.
«Заплатил за любовь? Буду нежен я, верь!»
В душу юного Ма смертный холод проник,
Он хотел убежать — но захлопнулась дверь
Ночи тьму разорвал гуаньминовый крик.
Над рекою Чжуцзян снова ярок рассвет,
Рядом маковый луг песню ветра поет,
Вспоминая о том, чего больше нет,
Юный Ма на карачках к дому ползет.
Нет штанов, нет любви, настроения нет,
Нету сил, чтоб к овечкам вернуться скорей,
Он нарвал бы им маков огромный букет,
Проклиная певичек и гадких друзей.
Но нет сил рвать букет, лучше все позабыть,
Ма в канаву заполз, чтобы там полежать,
Кстати, маки ведь можно не только дарить,