– Вуди умеет ладить с животными, – сказала Меган. – К нам во двор приходят олени, и он их кормит. Они уже не боятся брать ломтики яблока у него из рук. Кролики, белки и другие зверушки никогда не убегают от него.
– В детстве у меня были собаки. И потом, после службы. Кловер была удивительной собакой. Но все они не идут ни в какое сравнение с этим псом.
– Что же сейчас происходит между ними? – спросила Меган.
Бен покачал головой. Встав, он подошел к изножью кровати и тихо позвал:
– Скуби!
Пес выразительно ударил хвостом, но не шевельнулся.
Меган тоже подошла к кровати. Окликнула сына. Вуди не реагировал. Тогда она обратилась к ретриверу:
– Скуби, хоть ты ответь.
И вновь пес ударил хвостом по матрасу кровати.
Не сводя с ретривера глаз, Вуди прошептал:
– Нет. Его зовут Кипп.
79
Карсон Конрой вошел в палату. Полицейский Фентон сразу же запер за ним дверь.
Арестованный лежал на спине, прижав руки к бокам. Два ремня крепко привязывали его к кровати, верхняя часть которой была приподнята под углом в тридцать градусов.
Палата освещалась лишь ночником на стене прямо над головой Шекета. Этот неяркий свет издевательски пародировал мистическое свечение, которое некоторые христианские художники изображали над местом распятия. Но Шекет отнюдь не был образцом самопожертвования и искупления, озаренного светом любви. Глядя на его гротескную, демоническую фигуру, Карсон вспомнил строчку из Йейтса: «И что за чудище, дождавшись часа, ползет, чтоб вновь родиться в Вифлееме»[12]. Взгляд Шекета был полон ненависти. Карсон подошел к изножью кровати. Звериный блеск глаз, о котором ему говорил Фентон, постоянно менял оттенок, становясь то желтоватым, то красноватым. Утром, когда санитары вколют Шекету очередную дозу успокоительного и попытаются снять контактные линзы, они обнаружат, что никаких линз нет, а есть лишь глаза, которые с ужасающей быстротой менялись, превращаясь в глаза иного существа.
– Я доктор Конрой, окружной судмедэксперт. Я производил вскрытие мужчины, застреленного вчера, и женщины, закусанной насмерть.
Возможно, во взгляде этого существа и не было дьявольской сметливости, а Карсону она лишь почудилась. Но одно он понял: целиком полагаться на свои наблюдения и умозаключения нельзя. Он не мог угадать ход мыслей Шекета или истинное состояние рассудка арестованного.
– У меня нет намерения свидетельствовать против вас в суде. Я могу говорить лишь о состоянии тел Джастин Клайнмен и ее спутника.
Шекет даже не попытался ответить.
В воздухе улавливался слабый запах. Необычный. Не сказать чтобы отталкивающий, но и приятным назвать его тоже было нельзя. Просто незнакомый. Карсон ни разу не сталкивался с таким запахом и потому не мог дать ему определения.