Вопрос, разумеется, был риторическим. Алекс и тогда его задал, впрочем, ограничившись исключительно мыслью. И спустя несколько мгновений сразу и полностью согласился с условиями ультиматума.
— Вот нахрена мне всё это было нужно?! Какой японский?! В нём три азбуки! А этикет? У меня самурай под боком жил, а я так них… в нём и не понял!
Признаваться себе, даже в столь мелком поражении, тоже оказалось довольно неприятно, но в познании самураев и этикета Алекс Розенкрейц продвинулся одинаково недалеко.
— Ещё и камикадзе этот на меня обиделся. Представитель древнего, но очень бедного рода. Шпага и честь, в лучших традициях мушкетёрского романа! Податься, что ли в пираты? Не думаю, что здесь это кого-нибудь шокирует, раз есть и такие персонажи, — продолжал он гневно выговариваться, заливая поджаренные овощи предварительно заготовленным куриным бульоном. Сама же отварная курица терпеливо ожидала своего часа — по плану её трансформация в острый японский салат рейкан начиналась лишь после того, как говяжье рагу очутилось бы в разогретой духовке.
— Точно! — воскликнул Алекс, сбиваясь с мысли и нашаривая рукой необходимые кнопки на электронной панели плиты. — Теперь соус… Как дедушка говорил? Чтобы ни одного комочка не было!
Добавленная в обжарку мука и так была в достаточной мере перемешана и растворена, но перфекционизм требовал тщательной проверки на соответствие. Убедившись в правильной консистенции получившегося бульона, он втянул шлейф ароматов и принялся за финальный этап ритуала по созданию колдовского отвара, погружая в бульон мелкие размятые томаты и обжаренное до румяной корочки мясо — пошедший на него окорок зрелого, но ещё достаточно молодого быка отвечал строгим требованиям взыскательного гурмана старинных сибирских ресторанов — в провинциях Великой Империи всегда хорошо, изобретательно и вкусно готовили мясо. Засыпав всё сверху мелко нарезанными кубиками перца чили и несколькими щепотками соли, парень сноровисто накрыл посудину с бульоном слоем фольги и придавил её тяжёлой крышкой, безжалостно отправляя огнестойкую посудину в пахнувший жаром разогретый зев духовой печи.
— Отправляйся в Ад и раньше, чем через полтора часа не смей возвращаться! — театрально воззвал он к будущему рагу, плотно притворяя дверцу.
Маска юноши, что сопровождала его последние годы, приросла значительно глубже, чем он мог себе представить. Молодое тело, сотрясаемое, как гормональным, так и психическим штормом, самостоятельно вступило в прогрессирующий симбиоз с его значительно более старшим духом. Весной ему суммарно исполнилось бы пятьдесят лет. Но всё чаще он ощущал свои вторые семнадцать. И действовал соответственно этому возрасту…