Белое платье, идеально сидящее по фигуре.
Волосы… я так любила расчесывать их, выплетая подсмотренные у городских модниц красивые прически. А теперь косы расплелись, окутав тело каштановым облаком…
Пряди качнулись, открывая лицо.
Нетронутое тленом, будто замершее в прозрачной глыбе льда. Тихое. Неподвижное.
Мертвое.
Мэрион, моя Мэрион.
Мертвая.
Мертвая.
Бум.
Мертвая.
Бум-бум.
Мертвая.
Бум-бум-бум.
Мое сердце билось все чаще и чаще, будто вдруг решило, что может делать это за двоих. Как будто верило, что могло вдохнуть жизнь в холодное тело Мэрион, которое вода, родная стихия сестры, словно нарочно сохранила нетронутым в ожидании моего прихода.
Нет.
Нет.
Разумом я понимала — все кончено, кончено, кончено — но сердце упрямо отказывалось верить. Оно, казалось, стремилось вырваться из груди и растопить лед, сковавший юное прекрасное тело. Зажечь румянец на бескровных щеках, заставить глаза распахнуться и засиять глубокой, насыщенной синевой, а губы — растянуться в привычной саркастичной улыбке. Вернуть мне сестру. Воссоединить нас.
Но прозрачная холодная гладь воды разделила нас окончательно и бесповоротно. Лицо Мэрион, неподвижное и застывшее, стало восковой маской.
Последней маской сбежавшей невесты.
Неправильной, лживой и фальшивой — как и все на этом проклятом богами Дворцовом острове.
Нет.
Нет.
Нет.
В это мгновение мир перед глазами перестал быть цельным. Все раскололось на разрозненные фрагменты. Белая морская пена. Белые кружева на дорогом платье, не тронутые песком и морем. Белая кожа, будто навсегда застывшая под тонкой коркой льда. Белый, мертвый камень силы с трещиной посередине.
Я не могла заставить себя сделать шаг, приблизиться, протянуть к сестре дрожащую руку. Проникнуть сквозь толщу воды и дотронуться до холодной шеи, окончательно и бесповоротно признавая — все кончено.
Мэр не вернется.
Не будет больше писем, поддержки и утешения, не будет надежды на скорую встречу. Украденные драгоценности, тайная любовь, новая счастливая жизнь — все оказалось ложью. И только Дик-конюх, кажется, был настоящим — сквозь пелену в глазах я различила на плечах утопленника обрывки темного камзола, какие носили слуги в Доме Удовольствий герцога Голдена…
Размокшие туфли утопали в скользком илистом песке. Пропитанная водой и солью ткань нижней рубашки прилипла к телу, раздражая горящую, покрытую вспухшими царапинами кожу. Бросало то в жар, то в холод. До обожженной руки было больно дотрагиваться.
Но разве это имело значение? Разве что-то в этом мире еще имело значение?
Мэрион умерла.
Умерла.